Букналл, Агнесса

Опубликовано в: Сб. Русское наследие в современном мире. История. Культура. Идентичность. Шестая международная научно-практическая конференция. Сборник научных трудов и материалов. Лондон, 2019. С. 76-87. 

История обширного англо-русского семейства Букналл, иначе Букналь[1] (Bucknall) распутывалась от одной ниточки, уходившей в Италию.

Занимаясь историей Русского подворья в Бари, построенного перед самой Первой Мировой войной для православных паломников, массами приезжавших в апулийскую столицу на поклонение мощам святителя Николая Чудотворца, я встретил загадочное имя некой эмигрантки Букналл. Она проживала в Бари в начале 1920-х годов, где в стенах подворья устроила приют для ветеранов Гражданской войны – естественно, для «белых». Это убежище просуществовало несколько лет, а затем по неизвестным причинам закрылось, а его начальница покинула Италию. Местные источники называли, без всяких пояснений, только имя русской эмигрантки, звучавшее отнюдь не по-русски: Agnessa Bucknall.

Русский комментатор оказался лишь один, но весьма знаменитый – князь Николай Давидович Жевахов (1874-1947), с весьма противоречивой репутацией. Религиозно-общественный деятель правого толка, из распутинского окружения, набожный и моторный, истовый почитатель святителя Николая, он до революции сделал карьеру по церковно-государственной лестнице, послужив в 1916-1917 гг. «товарищем» (т.е. заместителем) обер-прокурора Святейшего Синода Российской империи. Под этим своим чином он опубликовал в эмиграции первые два тома воспоминаний, получивших определенную известность[2].

Одна из несомненных заслуг Жевахова – значительная помощь в устройстве Русского подворья в Бари накануне революции. После Гражданской войны он эмигрировал – сначала в Югославию, затем в Италию.

В моем распоряжении оказались неизданные записки князя Николая Жевахова, заведовавшего Барградским подворьем в 1920-1930-е годы. Необыкновенно авторитарный по характеру и в той же степени подозрительный, он целеустремленно удалял с подворья всех тех, кто в какой-то мере мог умалить его власть. Под жеваховский каток попала и Ангесса Букналл.

Жевахов пишет, что от «нее исходило много зла», не поясняя какого именно. Вероятно, самым главным грехом Агнессы в его глазах было то, что она не смогла найти, как сейчас говорят, «источников финансирования». Она, как утверждал мемуарист, «оказалась совершенно неспособною ни вести сложное дело управления инвалидным приютом, ни подыскивать средств на его содержание и в результате совершенно прекратила квартирные платежи». Абсурдное обвинение – неуплата квартирных платежей тому подворью, которое строила вся Россия для русских людей на народные деньги. К тому же паломников в Барграде после революции не было и не могло быть, и подворье стояло совершенно заброшенным и пустым. Однако его заведующий приложил все усилия к тому, чтобы выжить оттуда устроительницу приюта и ненужных ему инвалидов Гражданской войны.

При подготовке рукописи Жевахова к печати мне предстояло сделать примечание об Агнессе Букналл: бескрайняя Сеть представила мозаичные сведения, на основе которых стало возможным реконструировать, пусть и кратко, не только биографию ее самой, но и всего незаурядного англо-русского семейства.

Родоначальник – Чарльз-Герберт Букналл, родившийся в Петербурге в 1864 году. Его родители обосновались в российской столице по окончании Крымской войны. В то время, после великих реформ Александра II и открытости миру, Россия для многих предприимчивых иностранцев являлась весьма заманчивой страной. Особо быстро капиталы сколачивались в Петербурге, с его расточительной аристократией и богатейшим Императорским Двором. Именно в этой сфере утвердился Чарльз-Герберт, ставший торговать драгоценными камнями – в качестве российского представителя фирмы «Лео и Жорж Сакс». Ворочал материнской фирмой французский ювелир еврейского происхождения Жорж-Абрагам Сакс (1859-1919), имевший вне Франции множество отделений и доверенных лиц. В Петербурге таковым стал Чарльз-Герберт, став тут, по прежнему русскому обычаю, Карлом Федоровичем. Первоначально отделение фирмы «Сакс» размещалось в Максимилиановском переулке, дом № 8, под вывеской «Торговля бриллиантами и драгоценными камнями». Вскоре название зазвучало более конкретно: «Сакс и Букналь». В Максимилиановском переулке и поселился и сам Букналл. На берегах Невы Карл Федорович подыскал себе и супругу – петербурженку Антонину Павловну Микулину (1868-1950).

Дела шли превосходно: «Сакс и Букналь» стали поставщиками фирмы Карла Фаберже, где оценили как качество их драгоценностей, так и их серьезность и уровень связей. Репутация Сакса, да и Букналла, упрочилась, когда в 1906 г. фирма купила у Дома Романовых (официально – у Кабинета Его Императорского Величества) коллекцию драгоценных камней на сумму более миллиона рублей. Вероятно, эти средства понадобились российским правителям ради латания бюджетных дыр в результате неудачной русско-японской войны.

Символом личного успеха Карла Федоровича стало строительство собственного особняка. Был выбран приличный участок земли на Петроградской Стороне, на Лахтинской улице. Он уже принадлежал родным его супруги – известно, что на рубеже XIX-XX веков участок и его постройки были записаны как собственность некой М.Д. Микулиной (возможно, тещи Букналла). Теперь его переписали на имя Антонины Павловны Букналл, урожденной Микулиной.

Заказ на особняк поручили Карлу Карловичу Шмидту (1866-1945) – зодчему, связанному с фирмой Фаберже[3]. Его судьба типична для той космополитичной среды: отец архитектора, немецкий инженер, приехал в Петербург ради работы, и так здесь и остался. Будучи двоюродным племянником Карла Фаберже (русского немца с французскими корнями), юный Карл Шмидт получил от него престижный заказ – строительство помпезного здания фирмы близ Невского проспекта.

Шмидт работал в неоготике и модерне. Любил и знал английские архитектурные традиции: для себя в Павловске он выстроил дачу (сохранившуюся) именно в английском стиле. Вероятно, эта постройка окончательно убедила Букналла доверить свой будущий особняк Шмидту: британец желал иметь в Петербурге уголок, напоминавший ему о корнях.

Шмидт основательно потрудился. Как сообщает известный историк архитектуры Б.М. Кириков, "здание было основательно перестроено и перелицовано. В процессе переделки была разобрана часть здания справа по красной линии, и на ее месте пристроена по тогдашней моде остекленная терраса. В декоре фасада русская эклектика 1870-х гг. была заменена типовой разделкой фасадов с элементами, характерными для стиля модерн. Здания подобного образа были довольно типичны для Петербургской части того времени. Добавлены предкровельные консоли и накладные фигурные вставки над окнами 2-го этажа. Сохранились чертежи фасада, как старого, так и выполненного по проекту Шмидта. Проект переделки был утвержден Городской Управой в апреле 1903 г."[4]

Однако особняк Букналла, как и предшествовавший ему дом Микулиной, был деревянным, что и предопределило его печальную судьбу. Уникальный британский уголок в Петербурге погиб – даже неизвестно, при каких обстоятельствах. Предполагают, что пришедший в упадок дом был просто разобран в блокаду на дрова. Может, это произошло чуть позднее. От него сохранилась лишь ограда – изысканная, но весьма в плачевном состоянии. По всей вероятности, она появилась позднее самого особняка, однако, в ее рисунке и особенно в рисунке ворот угадывается почерк того же автора – К.К. Шмидта. В верхних частях воротных столбов с округлыми расширениями скорее всего могли находиться фонари. Ограду поставили из недорогих, без основательного каменного бордюра – возможно, для вящей гармонии с деревянным домом.

У четы Букналлей в итоге появилось шестеро детей. Несмотря на политический кризис в российском обществе, дела шли в гору – вплоть до начала Первой мировой войны. Когда же взорвалась Русская революция, Букналл и его жена решили уехать, точнее бежать. Бежали все из их круга. Бежал почтенный ювелир Карл Фаберже, под видом курьера одного из иностранных посольств. Бежал зодчий Карл Шмидт.

Букналл (как и Фаберже) потерял в России всё: камни, капиталы, свой дом, свою фирму. В Лондоне, где он поселился, он влачил скромное существование. На его смерть, в результате несчастного случая (не знаем какого) откликнулись в кратком траурном объявлении «Times»:

On Sept., 1, 1938, as the result of an accident, Charles Herbert Bucknall of 4, Playfair Mansions, Queen’s Club Gardens, and late of St Petersburg, Russia, in his 75th year. Funeral service at St Мary Abbot’s Church, Kensington, W.8, at 12 noon, Tuesday, Sept.6. There will be service at the Russian Church, Buckingham Palace Road[5], tomorrow (Sunday) at 3 p.m.[6]

Антонина Павловна, пережив супруга на 12 лет, скончалась в Лондоне в 1950 г. Они оба похоронены на Бромптонском кладбище, а их могильный камень украшает восьмиконечный крест, называемый в Европе «русским». На русском – и эпитафия: «Незабвенной памяти / Карла Феóдоровича[7] / и / Антонины Павловны / Букналлъ / Рожденной Микулиной»

Дети Карла и Антонины, к моменту революции и эмиграции совсем юные, устраивали как могли свои судьбы в эмиграции. Во многом им, обладателям британских паспортов, было легче, чем основной массе беженцев.

Агнесса, родившаяся в Петербурге в 1892 году (названная в честь бабушки по отцовской линии[8]), с которой началось наше разыскания, провела юность на фронтах. Уйдя на Первую мировую как сестра милосердия, она в том же качестве участвовала в Гражданской, с самого начала Белого движения.

Кратко, но емко о ней написал Иван Савин, корреспондент одной эмигрантской газеты, выходившей в Риге – в репортаже о всемирном конгрессе сестер милосердия (Хельсинки, 1925 г.):

На несколько дней Гельсингфорс превратился в огромный походный лазарет. Куда ни глянешь – всюду темно-синие, серые, белые платья с красными крестами на груди, на рукавах, на косынках. Сестры милосердия на тротуарах, в автомобилях, на пароходах, в садах, в театрах. В Гельсингфорсе – всемирный конгресс. Со всего света съехались сюда представительницы красных крестов 34 наций. Кого только нет в этой разноплеменной толпе! <…> В день открытия конгресса (в Финском национальном театре) зритель был окружен морем красных крестов. В театре присутствовало 1100 сестер. Национальные флаги всех цветов радуги красовались у убранного цветами входа. Председательствует финская сестра милосердия, баронесса София Маннергейм (сестра известного генерала Маннергейма). <…> Всеобщее любопытство возбуждает сестра в скромном сером платье, в белой косынке с крестом. Это – делегатка «Белой России», представительница эмигрантских сестер милосердия, мисс А.К.Букналл. Англичанка по подданству, долго жившая в России[9], госпожа Букналл испытала на себе все тяжести русского бездомья. Она была участницей легендарного Ледяного похода, перенесла всю страду десятков эвакуаций, прибыла с остатками русской армии в Галлиполи. И теперь у нее на груди – скромный галлиполийский крест, рядом со значком Ледяного похода. Прибыв из Сербии, г-жа Букналл собирает средства для помощи русским инвалидам на Балканах. Ее неутомимой энергии обязаны также своим существованием Комитет помощи инвалидам (во Флоренции)[10] и убежище для инвалидов (в Бари, в Подворье, у гробницы св. Николая).[11]

К середине 1920-х гг., когда приют в Бари был вынужден свернуть свою деятельность, Агнесса обосновалась в Париже, где в тамошней густой эмигрантской среде существовали более широкие возможности для ее деятельности как сестры милосердия. Неизвестно, когда она переехала в Англию – вероятно, перед началом Второй мировой войны. Она скончалась в Лондоне в 1951 году.

Боевой путь прошел и ее брат Георгий/Джордж Букналл (1895-1969). С началом Первой мировой войны он ушел добровольцем и служил в британском броневом дивизионе при Российской армии. С развалом фронта он продолжал сражаться в рядах Антанты. Именно на фронтах Первой мировой войны, он познакомился со своей спутницей жизни – Натальей Ивановной Феденко (1895-1959), из знаменитого Женского Батальона смерти. Наталья прославила фамилию Букналл в Америке, точнее, неожиданным образом, – в Голливуде. Через Англию, где она получила из рук короля Георга V орден Британской империи (The Most Excellent Order of the British Empire), Наталья вместе с мужем перебралась в Калифорнию и устроилась работать в Голливуде, в знаменитой кинофирме Metro-Goldwyn-Mayer, как сценарист и как заведующая исследовательской частью (Research department). В ее задачу входила подготовка историко-документальной части будущих картин, и благодаря скрупулезности и профессионализму она получила в Голливуде прозвание «The Woman Who Knew It All». Особенно тщательно она относилась к фильмам на русские темы – таким как «Rasputin and the Empress» (1932)[12] и «Anna Karenina» (про последний фильм говорили, что Наталья Букналь сделала в нем Грету Гарбо русской). Наталья дала ряд интервью американской прессе, где рассказывала, в частности, о Гражданской войне в России и о своей работе, вместе с мужем, на британскую разведку, за что она и получила королевский орден. После кончины супруги Джордж переехал в Лондон.

Другая дочь Карла и Антонины, Нина, родившаяся в Петербурге в 1905 году, девочкой уехала в Лондон, где впоследствии стала переводчицей. Она приняла фамилию мужа, выйдя в 1933 году за адвоката Гордона Латта. Зенит карьеры Нины Латта – сопровождение триумфальных гастролей балетных трупп Большого театра (1955) и Кировского (1961). Нина Карловна скончалась в Лондоне в 1980 году.

Мало известно о жизни Николая Карловича Букналл, который родился в Петербурге в 1899 году и скончался в Лондоне в 1954 году. О нем Times дало следующее траурное объявление:

On April 17, 1954, after a long illness, Nicholas Bucknall, beloved husband of Helen, and father of Andrew. Funeral service at St. Philip’s Russian Orthodox Church. Buckingham Palace Road, tomorrow (Wednesday) at 1 p.m.[13]

Еще одна дочь, Елена, вместе со своим супругом Молостовым, эмигрировала из России в Италию, где скончалась в 1925 году в местечке Латерина, под Флоренцией. Она погребена на флорентийском некатолическом кладбище «Аллори».

Более всего нам известно о Марии Карловне Букналл (1894-1964). И по простой, но фундаментальной причине – она написала мемуары[14]. Причем взялась за этот полезный для историков труд, когда ей было всего 38 лет. Однако ей действительно было о чем вспомнить.

Мария тоже ушла на Первую Мировую как сестра милосердия. Но здесь судьба уготовила ей роковую «ловушку»: на войне она встретила и полюбила военно-морского врача Александра Владимировича Бритнева, из культурной и обеспеченной царскосельской семьи. Их роман развивался на фоне падения империи и революции: молодые, обвенчавшись в начале 1918 года, остались в «красном» Петрограде. Вскоре у них родился сын (Владимир), затем дочь (тоже Мария). Для Марии Карловны жить в Советском Союзе с маленькими детьми было невмоготу, в то время как мужа обязали работать на Советы. Когда Мария Бритнева, взяв детей, переехала в родителям в Лондон, Александр ее периодически навещал, в том числе, будучи в «командировках», но по каким-то причинам не решался стать невозвращенцем. В итоге, как это недавно выяснилось, он «попался на крючок» и уже как агент ОГПУ стал выполнять в Англии различные спецзадания. Мария не знала, публикуя свои воспоминания с посвящением «To my Husband», что ее муж – советский разведчик.

Сейчас известны разные подробности. В агентурную сеть ОГПУ Александра Бритнева завербовал видный питерский чекист М.И. Мигберг. А в 1937 году, когда надо было выполнять расстрельные планы тот же Мигберг сдал Бритнева как «английского шпиона», умолчав, что тот, находясь в Англии, выполнял личные секретные поручения своего куратора. В итоге Бритнева расстреляли в том же году, а Мигберг, за разоблачение агентурной сети английской разведки был награжден боевым оружием (пистолетом Коровина) и повышен в должности[15].

…В своих воспоминаниях Мария сдержано говорит о большевистской России – опасаясь, видимо, навредить своему мужу. Она мало говорит о своих родных и лишь один раз, мельком, упомянула свою сестру Агнессу – очевидно, из-за ее «белого» прошого. Но в них – множество ценных сведений о Первой мировой и Гражданской войнах, о Петербурге-Петрограде-Ленинграде.

Пересказывать опубликованную книгу особого смысла нет. Однако один эпизод следует упомянуть. В один из своих приездов в Ленинград, навещая оставшегося там мужа, Мария Карловна отправилась посмотреть «английский островок» на Петроградской Стороне (кстати, это тоже остров), уже «бывший» особняк Букналл на Лахтинской улице. К своему удивлению, она нашла там целую колонию сирот. Удивлению вовсе не было границ, когда эти сироты ее узнали и наперебой стали рассказывать ей самые разнообразные сюжеты из жизни ее родителей, ее братьев и сестер. Дети знали мельчайшие подробности, о которых забыла сама Мария. Оказалось, что они обнаружили в особняке брошенные там семейные письма и фотографии, и их любимым развлечением стала игра в семью Букналл.

Вот они-то, эти питерские сироты, и могли бы написать коллективную монографию об «английском островке». Но тогда это в Ленинграде никому не приходило в голову. Да и опасно было бы.

18-12-2019