Мансуров Борис Павлович

Когда издательство "Индрик" готовило в 2014 г. к публикации "Письма Б.П. Мансурова из путешествия по Православному Востоку", оно обратилось ко мне с просьбой просмотреть перевод его послания из Венеции (они писались по-французски), что я с удовольствием и сделал. Оно дает много интересных и редких подробностей, и с разрешения издательства публикуется и здесь. О самом авторе письма широко известно: Борис Павлович Мансуров (1828-1910) — действительный тайный советник; активный участник создания Русской Палестины, сенатор, член Государственного совета Российской Империи, управляющий делами Палестинского комитета, Палестинской комиссии, член-учредитель Императорского Православного Палестинского Общества (Вики).  

Его письма к отцу — важный источник по истории знакомства россиян с Европой и Востоком, а также по истории создания Русской Палестины. 

Письмо № 7, от 21 дек. 1856 ст.ст. 

Я пишу тебе сейчас из Венеции из отеля «Европа» на входе в Гранд-канал[1], на первом этаже. Рядом со мной открытое окно. Погода замечательная, сияет солнце. Слева от меня площадь Сан-Марко[2] и дворец Дожей[3], прямо напротив – церкви Сан-Джорджио[4] и Санта-Мария делла Салюте[5], у моих ног – гондолы, короче, до всех наслаждений, которые предлагает Венеция в этот сезон, рукой подать. Судьба была у меня в долгу за все неприятности путешествия через Германию, и она начала возмещать мне убытки с раннего утра 1 января 1857 г. (21 декабря 1856 г.) в тот час, который я выбрал, чтобы покинуть Триест и отправиться в Венецию. Стояла чудесная погода. Тронувшись в путь в 7 часов утра, мы увидели восход солнца за огромным занавесом Юлианских Альп[6] и прибыли в Венецию после пяти с половиной часов плавания. Ветер благоприятствовал нам, чтобы покинуть Триест, а море было гладким, как зеркало. Сам вход в Венецию был великолепен, мы приближались со стороны Дворца Дожей точно так, как это делал когда-то «Буцентавр»[7], и прямо напротив дворца и пьяцетты[8] я спустился с корабля и погрузился в гондолу. Позавтракав, я сразу же нанял местного слугу, и мы отправились на прогулку в гондоле по Гранд-каналу. Я видел прекрасные венецианские дворцы, мост Риальто[9], церковь Скальци (босых кармелитов)[10], картинную галерею Манфрини[11]. При первом взгляде на все это я испытал то чувство, которое мне столь часто ставит в упрек b.a[12].: я ожидал чего-то большего. Но с тех пор я принес публичное покаяние: как и полагается, я посетил площадь Сан-Марко и пьяцетту, они, действительно, поразительно красивы. Было очень оживленно, потому что стояла хорошая погода и австрийский император[13] оставался в Венеции еще два дня. Я отнес письмо и пакет по адресу мадемуазель Анненковой[14], но ее не видел, т.к. она все еще занималась своим туалетом. Впрочем, я всего лишь пришел к ее дверям и передал свою карточку, она велела поблагодарить меня и сказать, что она не принимает. Мое имя хорошо известно в отеле, и меня сразу же спросили, не племянник ли я генерала Мансурова. Я послал в консульство узнать нет ли писем для меня, и консул сообщил, что в Венеции находится мой родственник. Оказывается, это Владимир Всев[оложский], который живет здесь три месяца и, к несчастью, только что потерял свою малышку. Он вернется в Россию чтобы доставить туда ее гроб; бедный мальчик несчастен и очень печален. В первый день я ужинал за табльдотом рядом с мадам Якунчиковой, которая, как и я, проживает в отеле «Европа». К моему огромному сожалению, я не был ей представлен, поэтому мы за все время ужина не поговорили, хотя знали друг друга по имени и в лицо. Впрочем, на следующий день я познакомился с ее мужем, знакомство с мадам еще предстоит. Вечером 1 января я пошел в оперу в театр Ла Фениче[15]. Зал очень красив во всех отношениях, но намного меньше, чем в нашем Большом театре. Давали «Трубадура»[16], чем я был очарован, поскольку это напомнило мне Петербург. Опера отлично поставлена: примадонна Бендацци[17] и баритон Джиральдони[18] очень хороши, последний удивительно напоминает Бартолини[19] голосом и манерой пения. Первый тенор Негрини[20] был болен, и его заменил второй Мариотти, неплохой, но со слабым голосом, контральто Корветти не плоха, но бесконечно уступает Мерик[21]. Бендацци доставила мне огромное удовольствие, несмотря на различие между нею и мадам Бозио[22]; у нее очень сильный голос, она хорошо поет с огнем и талантом, но очень кричит. Постановка ни в чем не уступает нашей[23], так же как и оркестр, зал был полон, высший свет, много милых дам, а некоторые просто восхитительны. Площадь Сан-Марко и пьяцетта, освещенные вечером газовыми фонарями и светильниками, — это поистине нечто великолепное. Под конец вечера я выпил чаю у себя дома; с приезда в Триест я нахожу очень хороший чай, подпорченный лишь тем, что воду кипятят на винном спирте.

В пятницу 2 января / 21 декабря я осмотрел колокольню Сан-Марко[24] и поднялся на нее, дворец Дожей вместе со всеми его залами, лестницами и тюрьмами, потолки и лестницы замечательные, это изобилие великолепного мрамора производит огромное впечатления на тех, кто привык к кирпичу и имитации мрамора. Я осознал, что не имел ни малейшего представления о том, что может сотворить архитектура. Все, что мы видим здесь, так прекрасно с этой точки зрения, что самые красивые современные постройки, которые я видел, теперь для меня словно подделки рядом с подлинником. К примеру, церковь Скальци — это просто скопление мраморных сокровищ, и детали так красивы, что нужно было бы увидеть ее 50 раз, чтобы оценить все; пол великолепен.

Я ужинал у Вл[адимира] Всеволжского с г-ном и г-жой Преженцовыми, родственниками г-жи Базилевской, подруги дяди Александра Хованского. Они живут в том же доме, что Вл[адимир], и окружили его добрыми заботами во время болезни его малышки. Итак, мы поужинали в русском обществе. Г-н и г-жа Преженцовы возможно станут моими попутчиками в поездке в Иерусалим. Они пока колеблются, но, возможно, все устроится. Вечером я вновь пошел послушать «Трубадура» в Ла Фениче, между вторым и третьим актам давали очень милый балет – «Граф Монте-Кристо», поставленный здесь очень элегантно и талантливо и с прелестной музыкой. Две первые танцовщицы – Элиза Альбер-Беллон[25] и Тереза Ролла[26]. Первая очень талантлива, стройна и похожа на Фанни Эллслер[27]. Общие танцы кордебалета поставлены с большим вкусом, это бесконечно понравилось бы в Петербурге. Император Франц-Иосиф и императрица приехали в Оперу, они оба очень хороши, а императрица очень мила и изысканна. Император был в обыкновенной белой форме, украшенной лишь крестом Св. Георгия, который он всегда носит по нашим правилам. Когда он входил и выходил из зала, ему аплодировали. После Оперы я пошел выпить чаю в кафе «Флориан»[28] на площади Сан-Марко, это кафе, которое никогда не закрывается, ни днем, ни ночью, и так уже несколько столетий.

Сегодня, в субботу 3 января / 22 декабря, я пошел посмотреть на отъезд императора в Милан. Он погрузился в гондолу в двух шагах от меня; там было множество гондол, многие из которых были украшены по старинной моде, они были готовы сопровождать его до железнодорожного вокзала. Это было великолепное зрелище, в тот миг, когда император отчалил, сотня расцвеченных флагами, украшенных и даже несколько позолоченных гондол в мгновение ока последовали за ним. Это были просто скачки с препятствиями[29] по всей длине Гранд-канала. На домах вывесили флаги и ковры, в окнах скопилось множество народа. Между прочим, на балконе палаццо Кавалли[30] я видел графа Шамбора с женой, нынешнего владельца дворца.

Недалеко оттуда находится палаццо Вендрамин[31], купленный герцогиней Беррийской[32], но ее там не было. Самый красивый из всех дворцов – это дворец Пезаро[33], который только что был куплен герцогом Бевилаква за 24 000 франков, едва ли столько стоит один мрамор. Проводив императора на вокзал вместе с вереницей гондол, я отправился осмотреть церкви Сан Джованни и Паоло[34], Иезуитов[35], деи Фрари[36], Св. Роха[37] и Академию художеств[38]. Церковь Иезуитов восхитительно, необычайно красива: представь себе внутренний гобелен от пола до потолка, сделанный из белого и зеленого мрамора – глазам своим не поверишь! Фальшивый ковер у главного алтаря и драпировки вокруг кафедры, также выполненные из мрамора, производят чудесное впечатление. Именно эти украшения заставили сказать покойного императора Николая[39], когда он посетил церковь Иезуитов, что он заплатил бы за нее столько миллионов, сколько попросили бы. В церкви деи Фрари, я, как и полагается, видел могилы Тициана и Кановы. В аббатстве Св. Роха я видел такие красивые лестницы, что хотелось бы их украсть, если бы было можно. Я ничего не говорю о картинах, которые видел, потому что не могу рассуждать о них как знаток, и это было бы слишком долго. Вечером я снова ужинал у Владимира вместе с Преж[енцовыми], а вечером пошел в маленький театр Сан-Самуэле[40], где дают небольшие оперы и венецианские комедии. Я провел там полчаса, потому что ничего не понимал из того, что говорили, и, в сущности, пошел туда только чтобы увидеть зал и занять вечер. После театра я пошел выпить чаю к г-же Якунчиковой, это женщина с очень хорошими манерами, красивая и очаровательная. Там был полковник барон Дюмон, австриец из генерального штаба императора, совершенной околдованный г-жой Як[унчиковой], любезный и образованный. Он предложил нам отправиться на следующий день в Падую, которая находится в часе езды по железной дороге от Венеции, чтобы посмотреть карусель[41], которую должны были организовать в честь австрийского императора. По настоянию г-жи Як[унчиковой], я согласился принять участие в поездке, и в воскресенье в 11.30 утра мы сели в вагон, чтобы приехать в Падую к 1 часу пополудни. Барон Дюмон проводил нас к арене карусели, и мы оказались на почетных местах среди австрийских маршалов и генералов на трибунах, зарезервированных рядом с императорской ложей. Представление было поставлено офицерами и солдатами шестого гусарского полка и полностью удалось. Праздник был блестящим, и я был очень доволен увидеть общий облик всего австрийского генерального штаба. Зеленые плюмажи на маленьких шапках генералов и адъютантов выглядят очень мило. После карусели мы отправились осмотреть собор Св. Антония[42], который таит в себе замечательные мраморные скульптуры. Нас сопровождал уличный мальчишка, а направление указывали первые встречные, с которыми мы говорили на ломаном итальянском, который веселил нас самих не меньше, чем наших собеседников. Что касается меня, то здесь пошел в ход весь итальянский язык из опер, и он мне послужил лучше, чем я того ожидал. За обедом в большом кафе мы вновь встретили австрийского барона, обед был отвратительным, но компания очень приятной. Г-жа Як[упчикова] – первостатейная хохотушка и не переставала смеяться в ответ на ухаживания барона Д[юмона] и мои подтрунивания. Поскольку барон очень приятный и воспитанный человек, вся наша поездка из Падуи в Венецию сопровождалась почти непрекращающимся смехом. К 8 часам мы были в отеле и выпили русского чаю из русского самовара, а в 10 часов были в Ла Фениче. Там, как принято, давали ту же самую вещь, но театр был полон, и представление продлилось за полночь. Я был в ложе Як[упчиковой]. и болтал словно где-нибудь в Петербурге. Зал был полон поистине очаровательными дамами, и было приятно и болтать, и лорнировать[43], потому что в любом случае можно было увидеть хорошенькую женщину.

Наконец-то я получил письмо от тебя, дорогой и милый папа. Оно следовало за мной из Вены в Триест и Венецию, и потратило на это 13 дней. Благодарю тебя от всего сердца за письмо, дорогой отец, т.к. я ждал его с живейшим нетерпением, ведь я оставался уже три недели без вестей из дома. Все, что ты пишешь о Василии Об[ухове] и Мари Гал[аховой] меня сильно печалит. Бедная Мари, ее нервное состояние может лишь ухудшиться от всех этих забот, скажи ей, что я много думаю о ней и искренне желаю ей счастья. Замужество Натики совсем меня не удивляет, очень хорошо, что все уладилось. Александр Вревский это кирасир, не так ли?

Жду письмо от Николя, если он отправил его через 4 или 5 дней после твоего, то я могу получить его еще в Триесте до 29 декабря / 10 января, в противном случае оно последует за мной по морю и Бог знает, где я его найду. Вот одна из самых мучительных сторон путешествия на Восток.

Из этого письма, дорогой папа, ты можешь заключить, что мое настроение намного улучшилось. После Триеста я меньше страдаю от неудобств кочевой жизни. Все сведения, которые я там раздобыл, окончательно укрепляют меня в уверенности, что путь через Александрию лучший во всех отношениях. Единственная трудность заключается в неуверенности, в которой я пребываю, насчет того, можно ли в Александрии быстро найти пароход до Яффы. Австрийский Ллойд довезет меня только до Египта, а там я должен буду ждать французские корабли, которые доставляют путешественников прямо в Яффу во время паломничеств. Никто — ни Ллойд, ни французское консульство — не смогли сообщить мне, совпадает ли мой приезд с этим периодом, и только наш генеральный консул в Александрии сможет разрешить это затруднение. Самое неприятное, что может со мною случиться, это необходимость отправиться в путь через пустыню, которую пересекают за 5 дней и добираются до Яффы, или плыть по морю до Бейрута, а оттуда в Яффу. Это может отнять у меня время, но и имеет определенные преимущества. В любом случае при путешествии через Смирну я потерял бы еще больше времени, поскольку, судя по тому, что говорит сама администрация Ллойда, трудно рассчитать по времени и нет никакой уверенности насчет пересадок с одного корабля на другой. Сейчас я принимаю решение насчет важного дела – взять камердинера-посыльного. Благодаря услужливости г-на Мишели (вице-консула в Триесте, очаровательного человека) я нашел своего рода сокровище, конечно, если содержание соответствует внешнему виду. Это мальтиец по имени Сальватор, который знает все порты на Востоке и говорит на французском, английском, итальянском, греческом, турецком и арабском языках Его рекомендуют как юношу очень умного и ловкого, он просил у меня 50 флоринов (примерно 35 рублей серебром) в месяц, в том числе с расходами на еду. Цена настолько низкая, что это одно из соображений, которое меня немного останавливает. Если этот черт хорош, то я нашел сокровище в том, что касается знания языков и стран. Впрочем, противоположные соображения состоят в том, что сокровища встречаются очень редко и у каждого человека есть свои слабые стороны. Поскольку нанять посыльного — это всегда дело везения, а я твердо убедился в том, что не могу обойтись без постоянного слуги, особенно принимая во внимание количество моего багажа, то думаю, что решусь взять этого Сальватора, предварительно заключив с ним контракт, который предоставит мне сколь возможно гарантий и право уволить его, как только к тому появится причина. Г-н Мишели очень поможет мне во всем этом деле, и я могу полагаться на него, т.к. он сам русский подданный, всегда оказывал большие услуги нашим соотечественникам и был мне горячо рекомендован самим бароном Будбергом, и наше венское посольство просило его заботиться обо мне, насколько это возможно. Уже в Триесте он был мне очень полезен и почти не расставался со мною.

Я останусь здесь, в Венеции, сегодня, 24 в понедельник, и завтра, во вторник 25 декабря (по старому стилю). В среду утром в 6 часов (26 декабря) я сяду на корабль в Триест и буду там примерно к полудню. Таким образом, у меня будет еще три полных дня, чтобы уладить свои дела перед отъездом. Это намного больше, чем требуется, чтобы привести все в порядок, но надежнее иметь время в своем распоряжении. Следовательно, в субботу 29 декабря (10 января) в четыре часа пополудни я поднимусь на борт «Азии» и 3/15 или 4/16 января я должен быть в Александрии. Сколько бы я ни рассчитывал, я вижу, что мне невозможно быть в Палестине или в Иерусалиме раньше, чем в середине января (по старому стилю).

Сегодня плохая погода, идет дождь и театры закрыты, т.к. это канун Богоявления, поэтому я пока не знаю, что буду делать. У меня в запасе есть мои соседи г-н и г-жа Якунчиковы и Владимир, который отбудет из Венеции в Россию в тот день, когда я выйду в море.

Здесь у меня есть местный слуга, мулат, замечательно воспитанный, он говорит на французском языке по-парижски, потому что вырос в Париже, знает все, знает историю Венеции назубок, говорит очень элегантно, рассуждает об искусстве как знаток и прекрасно прислуживает. Он несколько месяцев служил Жану Новосильцеву и Моренгейму, шесть месяцев герцогу Брабантскому и очаровывает всех, кто видит его у меня в услужении. Г-н Якунчиков, у которого служит посыльный г-жи Мери Пашковой, Анжелотти, которого Николя знает, сыт им по горло, потому что тот не умеет ничего делать, он уже хочет уволить его, чтобы взять моего мулата. Я плачу ему 5 франков в день и не могу обойтись без него, потому что в венецианских улицах так легко потеряться, что однажды вечером, пожелав вернуться от Владимира без провожатого, я проплутал целый час, не находя дороги.

Мои расходы здесь не чересчур велики и не превышают 95 франков в день, когда я обедаю за табльдотом, впрочем, вот уже три дня я там не обедаю.

Я заканчиваю письмо, поскольку оно уже трехдневной давности и довольно длинное, я еще напишу из Триеста перед тем, как садиться на корабль. Я могу лишь повторить то, что всегда говорю тебе и так глубоко чувствую — что я обнимаю тебя от всего сердца, как и Николя. Будьте здоровы и не беспокойтесь обо мне, т.к. все нынешние предзнаменования для моего путешествия чрезвычайно благоприятны, оно будет еще очень долгим, но это единственное неудобство, которое я в нем нахожу.

Сердечный привет всем добрым друзьям и родственникам, я их всех обнимаю и особенно от всего сердца обнимаю b.a.

Обнимаю тебя снова и снова, дорогой папа, храни тебя Бог, тебя, Нико, обнимаю так же крепко.

24-11-2014