Константин Николаевич, Великий князь

Из Палермо в Иерусалим:

к истории паломничества великого князя Константина в Святую Землю

в 1859 г.

Кирилл Вах

(из книги "Русская Сицилия", 2-е изд, под ред. М. Г. Талалая. М.: Старая Басманная, 2013, стр. 191-207) 

Италия, с конца 1830-х гг. сделалась местом отдыха или даже длительного пребывания для многочисленных представителей российской аристократии, интеллигенции и художников, соперничая в этом отношении лишь с Францией. Тут начинались морские коммуникации, связывавшие Европу с Христианским Востоком и Турцией. Некоторые наши соотечественники предпочитали использовать эту возможность, чтобы поехать на поклонение святым местам Православной Церкви, к которой они принадлежали. Для таких русских путешественников италийские просторы становились пропилеями, по которым они входили в пространство паломничества. Достаточно вспомнить путешествие в Иерусалим графа Н.В. Адлерберга в 1845 г. или поездку в Святую Землю Н.В. Гоголя в 1848 г. Не менее характерным примером служит и путешествие из Палермо в Иерусалим в 1859 г. брата императора Александра II, генерал-адмирала российского флота, великого князя Константина Николаевича, начавшееся с посещения Сицилии.

Великий князь Константин, второй сын Николая I, в отличие от своего старшего брата Александра, появился на свет в 1827 г., когда его отец уже был императором и потому в придворных кругах иногда титуловался Багрянородным. При крещении император дал ему далеко неслучайное в российской императорской семье имя[1]. Имя «Константин» в течение нескольких столетий имело сакральный характер для всей церковно-политической идеи греческого Востока[2]. Екатерина Великая, назвав так своего второго внука – Константина Павловича – питала надежду со временем посадить его на престол в Константинополе. Для этого она желала силой русского оружия воссоздать на Босфоре православную греческую империю[3]. Намерениям этим не суждено было осуществиться, но ее Греческий проект, претерпевая значительные изменения, оставался в числе приоритетных для российской внешней политики на протяжении всего существования Российской империи.

Едва ступив на престол, император Николай I дал понять, что он видит себя покровителем православных христиан на Востоке и что традиционный для России вектор движения в этом направлении будет продолжен. Уже через месяц после появления на свет великого князя Константина Николаевича, 8 октября 1827 г. в Наваринском сражении объединенная эскадра русских, английских и французских кораблей уничтожает турецкий флот. Причиной военных действий стал отказ султана признать автономию Греции. Закономерно, что один из российских фрегатов, участвовавших в этом бою назывался «Константин». Вскоре началась русско-турецкая война 1828-1829 гг., закончившаяся официальным признанием османами независимости Греции. Когда в 1831 г. внезапно скончался Константин Павлович, царь присваивает своему сыну звание генерал-адмирала, чтобы закрепить за ним собственный уникальный статус в империи. Константину не исполнилось тогда еще и четырех лет. Воспитание и образование юного генерал-адмирала, с детства выделявшегося природным умом и способностями к учению, было не столь демонстративно политизировано как в случае с его дядей. Вместо воспитательницы гречанки при нем находились военные моряки; он не говорил по-гречески, однако прекрасно знал историю Византии и Православной Церкви. История походов Олега и Святослава в Царьград пленяла его воображение. Когда в феврале-марте 1844 г. он сдал свои последние экзамены и формально завершил учение, отец устроил ему еще один последний экзамен – официальную поездку в Константинополь и на Православный Восток[4]. Это была первая самостоятельная политическая стажировка Константина. Хотя 17-летний царевич не имел никакого дипломатического поручения и не вел официальных переговоров, этот визит сам по себе произвел сильное впечатление в византийском сознании христиан османской империи. Лишь после успешного возвращения Константина Николаевича в столицу ему в качестве награды за успешно выполненное поручение императора можно было отправиться вслед за родителями на Сицилию[5].

Прошло 13 лет и в 1859 г. великий князь Константин Николаевич вновь оказался гостем Сицилии, но уже при совершенно иных обстоятельствах. Скажем несколько слов о периоде, характеризующем отношения России к Востоку и Западу во второй половине 1850-х гг.

Николай I скончался во время Крымской войны. На престол вступил новый император, старший брат Константина – Александр II. Внутриполитическая ситуация в стране сразу же изменилась. Вокруг царя и с его согласия появилось несколько серьезных партий, составившихся из высших чиновников и представителей аристократии. Одну из них – партию константиновцев – возглавил великий князь Константин Николаевич. Именно он стал движущей силой, всех либеральных реформ своего брата в начале его царствования. По поручению царя Константин Николаевич принял на себя руководство деятельностью комиссий, готовивших освобождение крестьян, благодаря чему в короткое время успел нажить себе многочисленных и очень влиятельных врагов. В этих обстоятельствах в середине 1858 г. он объявляет о намерении уехать за границу. Предлогом для такого решения великий князь называет усталость и необходимость сосредоточиться на проблемах флота, во главе которого он стоял.

Встал вопрос: куда в Европе можно было поехать надолго? Германия находилась слишком близко. Австрию в России презирали, а императора Франца-Иосифа сравнивали с Иудой за его предательство во время Крымской войны. Англия оставалась враждебно настроенной по отношению к России. Во Франции было слишком много политики вокруг секретных предложений Наполеона III: этим занимались другие. Естественным образом при мысли о длительном путешествии всплыла Сицилия и, конечно, Православный Восток, посещение которого сделалось после Крымской войны едва ли не обязательным пунктом для путешествующих русских аристократов. Великий князь перед отъездом решительно заявил, что собирается заниматься только морским делом и видит себя в этом заграничном путешествии только генерал-адмиралом русского флота[6]. Но как раз находясь во главе эскадры, великий князь получал как бы законное с дипломатической точки зрения право перемещаться по всему региону Средиземноморья. Первоначально он намеревался остановиться на Сицилии и затем посетить Неаполь, Рим, Грецию, Египет и Испанию[7]. Намереваясь демонстративно уехать из России, великий князь желал с одной стороны, чтобы о нем на время забыли, но с другой стороны не собирался прекращать начатую работу. Сицилия для него была идеальным местом: там почти не было в тот момент представителей русской аристократии, но существовали коммуникации и все современные средства связи, включая телеграф, почтовое сообщение и наличие собственного фельдъегеря для секретной переписки и надежной связи с Петербургом.

Кроме этого, базируясь на Сицилии, Константин Николаевич рассчитывал, что ему удастся, наконец, осуществить свою заветную мечту о поездке в Иерусалим. На этом настаивали те, кто вместе с ним занимались в тот же самый момент русским паломническим проектом в Палестине: Б.П. Мансуров, А.В. Головнин, директор Русского Общества Пароходства и Торговли А.Н. Новосельский и некоторые другие. Посещение Константином Николаевичем Палестины, по их мнению, помогло бы не только ускорить процессы покупки необходимых земельных участков на территории Турции, в частности в Иерусалиме, но и заметно ослабить недоверие к Иерусалимскому проекту в Петербурге. Однако при отъезде великого князя из столицы получить разрешение императора на путешествие в Иерусалим оказалось невозможным, ввиду резко негативного отношения к этому предложению министра иностранных дел А.М. Горчакова. Поэтому Константин Николаевич решил просить разрешения императора в личном письме, которое он намеревался отправить к нему из Сицилии. О том, что поездка в Иерусалим планировалась им еще в Петербурге, говорит тот факт, что проезжая по Германии, Константин Николаевич назначил встречу в Иерусалиме немецкому филологу Константину Тишендорфу. Последний от имени великого князя поехал затем хлопотать в Петербург о даровании ему средств для путешествия на Синай, чтобы доставить в Петербург найденный им в монастыре Св. Екатерины древнейший рукописный кодекс Библии.

Сицилийское путешествие великого князя, предпринятое им совместно с супругой и старшим сыном, никак не освещалось в российской прессе. Краткие, но интересные сведения об этом путешествии мы можем почерпнуть из дневника самого великого князя[8]. Недавно были опубликованы письма к родным его супруги, великой княгини Александры Иосифовны, где содержится любопытная информация о поездках великокняжеской семьи по Сицилии[9]. Дополняют сведения биографические материалы, составленные секретарем Константина Николаевича А.В. Головниным. На основании этих источников мы можем достаточно подробно судить о времени пребывания великого князя Константина Николаевича на Сицилии.

Русская эскадра в составе фрегата «Громобой», корабля «Ретвизан», корвета «Баян», к которым позднее присоединился пароход «Рюрик»[10] появилась в порту Палермо 22 декабря 1858 г. Приближаясь к знакомым берегам, Константин Николаевич испытывал приятное чувство. «Я встал в 6 часов и в сумерках первый увидел Monte Pellegrino, Capo di Gallo и Monte Zafferano. Все знакомые места. Радость их помаленьку узнавать. Жаль, что погода серая и впечатление не то, что я бы желал» – записал он в дневнике[11]. Виды южной природы оказывали благотворное влияние на самочувствие и настроение всех участников путешествия[12]. Палермский залив красотою готов был поспорить с заливом Неаполитанским и с проливом Босфор, так что, по словам А.В. Головнина, невозможно было решить какой лучше: «Кажется, что о них можно сказать то же, что о трех грациях: та из них представляется красивее, на которую смотришь»[13]. Для пребывания великокняжеской четы была выбрана вилла Оливуцца, та самая, где жила императрица Александра Федоровна в 1845 г. и где ее навещал сам Константин Николаевич. На правах бывалого человека, великий князь едва занял место в экипаже, сразу же взялся показывать жене город: они проехали кругом рыбацкой гавани, вдоль моря по набережной до Колоннетты, заехали на Дворцовую площадь и затем по улице Макведа отправились на виллу Оливуцца[14]. Окрестности города показались путешественникам еще прекраснее: каждый бедный домик, каждый обрыв, каждое дерево казалось легко могли бы стать предметом прекрасного рисунка[15]. С 1845 г. вилла Оливуцца несколько изменилась. Появились новые пристройки, где поселилась Александра Иосифовна. Сам Константин Николаевич занял свои старые комнаты, в которых он жил в 13 лет назад. Тотчас по прибытии он повел жену полюбоваться знаменитым вечно цветущим[16] садом Оливуццы, который стал еще лучше и очень понравился великой княгине[17]. Нужно сказать, что этот сад производил неизгладимое впечатление на всех посетителей виллы и придавал неповторимое очарование жизни тех, кто мог позволить себе пользоваться его гостеприимством.

На следующий день утром великий князь прогулялся со своим секретарем А.В. Головниным по окрестностям, показав ему Цизу и грот Данизинни. Затем на виллу с визитом прибыл вице-король, а после завтрака, несмотря на моросящий дождь, Константин Николаевич вновь повез жену на экскурсию. Они осмотрели Новые ворота, прошлись пешком до «Четырех углов» и посетили местные церкви[18]. Наступал Новый Год и вечером 24 ноября в доме устроили елку, которая более всего понравилась маленькому Николе[19] – старшему сыну великого князя, сопровождавшему родителей в путешествии.

А.В. Головнин описал сложившийся на вилле порядок жизни великого князя и его семьи. «По утрам он занимался бумагами по делам, которые ему привозили ежемесячно фельдъегеря из Петербурга, и по переписке своей с разными лицами. Затем обыкновенно ходил пешком в гавань, где посещал нашу эскадру, возвращался в Оливуццу к завтраку, после того ездил по окрестностям с великой княгиней, обедал обыкновенно со всеми лицами свиты, а вечер проводил с великой княгиней, занимаясь музыкой. К обеду приглашались обыкновенно по очереди офицеры эскадры и по временам почетные жители города Палермо»[20]. В воскресные и праздничные дни Константин Николаевич присутствовал на православном богослужении, проходившем в корабельной церкви на фрегате «Громобой». Не прекращалась и светская жизнь, поскольку великий князь должен был принимать визиты и участвовать в некоторых приемах, о которых упоминается в его дневнике.

На Сицилии Константин Николаевич получил возможность сосредоточиться и продолжать работу по всем тем направлениям, которые он курировал по поручению царя будучи в Петербурге. «Великий князь – сообщает А.В. Головнин – находился в постоянной переписке с И.Н. Ростовцовым по делу об освобождении крестьян. Ростовцов был в то время председателем Редакционных Комиссий, которые занимались составлением проекта той реформы, которая должна была обессмертить имя Императора Александра II»[21].

С 28 по 30 декабря продолжался сильнейший шторм на море, который затронул и бухту Палермо. В этот момент все внимание генерал-адмирала было обращено на действия эскадры. В итоге российские корабли удалось удержать на якоре; были получены лишь незначительные повреждения, хотя в гавани буря частично разрушила мол и набережную. Один австрийский корабль сорвало с места и разбило: команду удалось спасти на катере, подоспевшем с фрегата «Ретвизан». Как только опасность миновала, все опять вернулось к прежнему размеренному ритму. Вдвоем с супругой великий князь 30 декабря ездил в монастырь Санта Мария ди Джезу полюбоваться видом, который он срисовал в свой альбом[22]. 6 января 1859 г. путешественники посетили собор в Монреале, на следующий день морскую пещеру Ринеллы и монастырь Mater Gratiae. Несмотря на то, что великокняжеская семья часто совершала прогулки в окрестностях Монте-Пеллегрино, совершить паломничество на гору они смогли лишь 8 января. До креста путники ехали на ослах, а Александру Иосифовну несли на носилках. Далее Константин Николаевич пошел пешком. «После пещеры, – записал он в дневнике, – отправились к колоссальной статуе Розалии, что на скале над морем. Восхитительный вид. Назад вниз жинка шла почти все время пешком и от того очень устала. Вся экспедиция прекрасно удалась»[23]. Вообще в дневнике великого князя сохранились упоминания о посещении многих монастырей и храмов в городе и близь Палермо. 16 января они осматривали монастырь Св. Екатерины: «очень богато и чисто, но не по-монастырски»[24]. 21 января они были в другом монастыре, Gran Cancelliere, в котором 13 лет назад Константин Николаевич присутствовал на пострижении молодой монахини. «Монастырь гораздо беднее, чем Екатерининский, но монахини веселые и ужасные болтуньи»[25]. Головнин отмечал, что пользуясь разрешением римского понтифика, Константин Николаевич осмотрел в Палермо три женских монастыря. «Эти посещения были праздником для затворниц, которые приготовили для гостей разное угощение: мороженое, конфеты, варенье и т. п.; как дети обступили их и весело разговаривали… В Палермо на главной улице (Толедской) было несколько женских монастырей, которые занимали обыкновенно один этаж дома, где помещались в других этажах лавки, жили актеры, актрисы и пр. Говорят, что в помещение монастыря вели особые лестницы и что не могло быть сообщения с другими обитателями того же дома. Когда по Толедской улице проходили войска с музыкой, бедные монахини выбегали на балкон и из-за решетки любовались ими»[26]. Посещения монастырей и храмов в Палермо оставило благоприятное впечатление в душе великого князя, который, судя по дневнику, сознательно избегал рассуждений на социально-политические темы. По этой же причине, он старался ограничить свое участие в светской аристократической жизни Палермо пределами необходимой вежливости. Большую часть времени он проводил в кругу своей семьи и офицеров эскадры. Таковыми же были и его путешествия по окрестностям Палермо. Тем временем его секретарь не мог не отметить ту сторону жизни сицилианского общества, которую так тщательно старался игнорировать великий князь.

Чем очаровательнее казалась природа в Сицилии и Неаполе, тем прискорбнее и отвратительнее являлись дела людей, именно вся система действий правительства и духовенства… В Палермо говорили, что там на каждого жителя приходится по одному полицейскому, по одному шпиону и одному монаху. Если численное отношение и не совсем верно, то, тем не менее, оно правильно выражает господствовавшую систему. Множество монастырей, наполненных тунеядцами и владевших огромными имениями, которые дурно управлялись и не приносили половины должного дохода, были настоящею язвою края; монахи и вообще католическое духовенство как-то особенно умели поселять в образованных классах религиозный индифферентизм, а в низших сословиях суеверие и воспитывать несколько невежественных фанатиков. Религия очевидно более всего теряла при этом порядке вещей и ничего не могло быть менее сходно как с одной стороны весь образ действия католического духовенства, обряды и беспрерывные уличные процессии и церемонии, жизнь в монастырях – а с другой нравственное учение Евангелия. Можно сказать, что правительство и духовенство систематически портили население и дружными усилиями удаляли от него духовное развитие, чувства благородства, честность и религиозность. Убеждения эти Головнин вынес не из разговоров с лицами, составлявшими тайную оппозицию, с либералами и вольнодумцами, ибо по своему официальному положению он не мог знать и видеть их, но из знакомства с лицами правительственными, которые не скрывали своих действий и не видели в них ничего предосудительного. Такой порядок вещей не мог продолжаться долго[27].

21-23 января великий князь посвятил плаванию в Мессину, для осмотра пришедшего туда нового российского корабля «Синоп» и по пути видел ночное извержение Этны[28]. 24 января к русскому обществу в Палермо присоединился адмирал Путятин, с которым вновь были совершены экскурсии в Монреаль и другие достопримечательности.

Вместе с тем грядущие политические изменения и неизбежность военных событий в Италии становились все очевиднее. «Мне кажется, что война делается с каждым днем вероятнее» – записал Константин Николаевич в дневнике[29]. В связи с общим напряжением два российских судна 2 февраля 1859 г. по требованию местных властей решено было отправить в Мессину. Положение великокняжеской семьи могло оказаться чреватым ненужными дипломатическими осложнениями. Пришлось задуматься сначала о переезде из Палермо, а в дальнейшем и об отъезде с острова. 5 февраля днем два остававшихся в порту корабля эскадры «Громобой» и «Ретвизан» вышли в море и встали на внешнем рейде. Вечером того же дня августейших гостей с визитом вежливости навестил вице-король. Возможно, тогда было решено перед отъездом из Италии нанести визит королю Обеих Сицилий в Неаполе, чьими гостями великокняжеская семья являлась в Палермо.

Оставался и один нерешенный вопрос: поездка великого князя в Иерусалим. Еще в Петербурге было запланировано и одобрено посещение августейшей четой Греции ради встречи Пасхи на православной земле[30]. А из Греции было рукой подать до Палестины. Но для этой поездки необходимо было получить разрешение государя. И Константин Николаевич решается вызвать из Иерусалима к себе в Палермо Б.П. Мансурова, что бы с личным письмом отправить его к царю. Это решение великого князя сообщает Мансурову в своем письме А.В. Головнин:

Его Высочество намерен теперь:

1. По вашем приезде сюда поговорить с вами подробно о поездке его в Иерусалим.

2. Если вы признаете оную полезную и не представляющую неудобств, отправить вас в Петербург с письмом к Государю, которого просить: а) расспросить вас подробно обо всех восточных делах, б) просить дозволения Его Величества ехать в Иерусалим, в) просить Государя командировать вас за границу от Морского ведомства бессрочно для окончания начатых дел.

3. Если Государь согласится на поездку Великого Князя вам необходимо будет привезти это согласие в Грецию и условившись с нами отправиться в Палестину, устроить там все, что нужно, встретить Великого Князя в Бейруте или Яффе и сопровождать во все время путешествия по Святой Земле.

4. Если согласия не последует, вы будете свободны в ваших движениях имея командировку от Морского министерства[31].

Любопытно, что Мансуров приехал в Палермо на почтовом пароходе утром 6 февраля, а уже после завтрака эскадра вышла в море по направлению к Мальте и вернулась назад в Палермо лишь в ночь с 21 на 22 февраля.

7 февраля «Громобой» и «Ретвизан» прибыли в Мессину и соединились с двумя другими кораблями. После завтрака на фрегате и торжественной встречи на берегу великокняжеская семья поехала осматривать город: собор Св. Франциска Ассизского, монастырь Св. Григория и местность по направлению к мысу Фаро. Ни проходивший на следующий день в городе уличный карнавал, ни местный театр не понравился великому князю. Его супруге жизнь в Мессине показалась скучной. В Мессине было холодно, ветрено и дождливо[32]. Высокие гости предпочли городской гостинице собственные каюты на фрегате, которые по свидетельству Александры Иосифовны были «гораздо теплее, чем все те дома, в которых мы доселе – зябнув – жили»[33]. Зато поездка в Таормину и посещение древнегреческого театра вызвала у великого князя приятные воспоминания о прошлом[34] и наполнило воодушевлением его супругу. «Я доселе не видала ничего более любопытного, – писала Александра Иосифовна к родным. Очень немногие путешественники сюда заглядывают, а дамы почти никогда. Декорациею этого театра служит лазурно-голубое море и величественная громада Этны! Нельзя вообразить себе ничего прекраснее. Этот вид мог бы быть еще привлекательнее, если б небо было ясно и если б вершина Этны не была заслонена облаками. Мы возвратились поздно вечером вполне довольные тем, что видели»[35]. На следующий день путешественники побывали в Сиракузах. Проделав весь путь на фрегате, который шел вдоль берегов Сицилии, они могли вполне оценить Этну с моря. «Этот вид так поражает, что ни на что другое более не смотришь. Вид этой исполинской горы невыразимо прекрасен; я была вне себя» – делилась увиденным великая княгиня. Путешественники посетили почти все известные достопримечательности Сиракуз и окрестностей: церковь, устроенную в античном храме Минервы, древнегреческий театр, Музеум со статуей Венеры, источник Аретузы, античные амфитеатр и цирк, храм Юпитера, Ухо Дионисия, которое оказалось затопленным из-за дождей, Малые каменоломни или Латомии, с разведенным там живописным садом и, наконец, христианские катакомбы – служившие городским кладбищем[36]. В тот же день фрегат взял курс на Мальту, где августейшие путешественники пробыли неделю, гостями британских властей острова. В ночь с 22 на 23 февраля «Громобой» вернулся в гавань Палермо, причем найти ее в темноте помог только вертящийся городской маяк[37]. В Палермо великого князя дожидался Мансуров и прибывший туда с бумагами из России фельдъегерь.

Фельдъегерь привез множество бумаг, потребовавших срочного разбора. За этой работой прошло 22, 23 и 24 число. Великий князь вынужден был даже отказаться от прогулок, чтобы закончить государственные дела. В конце дня он сел писать длинное письмо царю; сказалось общее напряжение и письмо пришлось отложить до утра. Вечером во время службы в домовой церкви на вилле Оливуцца, Константину Николаевичу сделалось дурно, он почти потерял сознание. Следующим утром письмо, содержащее просьбу о поездке в Иерусалим, было кончено[38]. Позднее секретарь великого князя вспоминал:

Его Высочество давно уже желал побывать в Палестине, но политические обстоятельства не дозволяли Ему предпринять подобное путешествие –. Письмо Его к государю, в котором он испрашивал это дозволение, замечательно по глубине религиозного чувства, которое влекло его в Иерусалим, и покорности, с которой Он вперед покорялся всякому решению Его Величества[39].

25 февраля Мансуров выехал из Палермо в Петербург с письмом, в котором великий князь просил императора выслушать своего посланца лично и разрешить августейшей чете посетить Иерусалим. От себя Константин Николаевич писал:

Внимание Европы в эту минуту гораздо более обращено на Италию, чем на Восток. Из Афин до Палестины всего 4 дня ходу, и я полагаю, что если, находясь так близко от нее, я ее миную, это произведет на всем Востоке гораздо худшее впечатление, показывая со стороны России какую-то холодность и пренебрежение к делам Православия. Суматохи мое пребывание в Иерусалиме никакой произвести не может, потому что в это время, после Пасхи, он бывает почти пуст, поклонники уже все разъехались. Православной же церкви посещение впервые русского великого князя, брата Белого Царя, придаст непременно новой силы и нового веса, как то было после нашего посещения Афона в 1845 г., в котором с тех пор началась новая эра. Для меня же и для моей милой жинки это было бы величайшим утешением, благословением нашего семейного счастия и драгоценным воспоминанием на всю жизнь. Я убежден, что Ты в Твоем добром сердце это поймешь и разделишь наше желание. С упованием буду ждать Твоего решения. Но какое бы оно ни было, Ты вперед, разумеется, знаешь, дорогой Саша, что я ему безропотно покорюсь, как Твой верный слуга. Пишу я это в среду на первой неделе Великого Поста во время нашего говения[40].

Последующие три дня 26, 27 и 28 февраля великий князь почти не выезжал на берег, был на службах в корабельных церквях на «Громобое» и «Палкане», говел, исповедовался и причастился. 1 марта на фрегат к великому князю прибыл вице-король Кастельчикало с молодой женой, присутствие которой украсило вечер. Вице-короля сопровождал начальник полиции Манискалька. Гости провели на фрегате остаток дня, «вечером играли в карты и ужасно смеялись»[41]. На следующий день великий князь съехал на берег с утра, гулял в одиночестве а днем в компании посетил монастырь Св. Мартина, показавшийся ему дворцом. Жизнь путешественников в Палермо, казалось, вошла в прежнюю колею. Они гуляли и наслаждались видами, понимая, что время их пребывания на Сицилии быстро подходит к концу. 4 марта поездка через селение Сферрокавалло до Женского острова (delle femmine); 5 марта в Карини к развалинам замка князей Карини. 6 марта после посещения городской обсерватории, оборудованием которой великий князь остался очень доволен, состоялся прощальный обед, данный палермскими властями в честь именитых гостей. 7 марта фельдъегерь привез секретные депеши из Петербурга. «Все пахнет войной» – констатировал великий князь в дневнике. Пора было уезжать, поскольку великокняжеской чете предстоял еще визит в Неаполь.

А.В. Головнин, неотлучно сопровождавший великого князя в этой поездке так записал свои впечатления:

Пребывание в Неаполе продолжалось до Страстной недели и было вообще весьма невесело. Король находился в Казерте с своим семейством и был в это время при смерти болен. Великий князь вовсе не видал его. Вскоре по прибытии в Неаполь захворала великая княгиня, а затем сделался болен великий князь, и потому они вовсе не могли наслаждаться тем именно, что Неаполь представляет прелестнейшего, т.е. чудными окрестностями. В Неаполе великий князь был обрадован телеграфической депешей государя, в которой разрешалось ему путешествие в Иерусалим. Посему Он тотчас же распорядился следующим образом: из Неаполя Его Высочество решился идти на фрегате «Громобой», в сопровождении корабля «Ретвизан», в Грецию с тем, чтобы провести там дней 10 и оттуда идти в Яффу, а между тем отправил прямо в Яффу из Неаполя адъютанта своего Лисянского для необходимых приготовлений к путешествию в Палестине. На страстной неделе «Громобой» и «Ретвизан» снялись с якоря и перешли из Неаполя в Сорренто, где Их Высочества выходили на берег и ездили по окрестностям. Светлое Христово Воскресенье великий князь встретил на эскадре в Мессине, а через неделю после самого благополучного плавания прибыл в Пирей[42].

Головнин не упоминает, что 6 апреля за полчаса до предполагавшегося отплытия эскадры в Грецию неожиданно для себя Константин Николаевич получил телеграмму князя А.М. Горчакова. Министр извещал, что государю неугодно, дабы великий князь встречал Пасху в Греции[43]. Пришлось срочно поменять маршрут. 7 апреля «Громобой» остановился у Кастелламмаре и путешественники берегом поехали в Сорренто. На следующий день они продолжили плавание по направлению к Мессинскому проливу, где судно встретил шквальный ветер, мешавший движению вперед. Только 9 апреля удалось встать на якорь в гавани Мессины. Судя по дневнику Константина Николаевича, они уже не выходили на берег. Страстную Пятницу, Великую Субботу и Светлое Воскресенье путешественники встречали на корабле. Участвовали в службах, молились, красили яйца, разговлялись и поздравляли друг друга с Пасхой. Вечером в воскресенье 12 апреля фрегат «Громобой» снялся с якоря и, оставляя за кормой скалистые берега Сицилии, повез великокняжескую чету в Грецию и далее на Православный Восток.

 

 

04-11-2014