Гейнцельман Анатолий

В начале русско-японской войны я отправился умирать в Италию, сперва в Палермо, потом в Рим, где, несмотря на постоянное лихорадочное состояние, глубоко почувствовал поэзию веков.

Но тоска по родине была еще сильна во мне и я возвратился в Одессу, где пережил революцию 1905-го г. и чудовищный погром, который произвел на меня такое ужасное впечатление, что я на Рождестве того же года снова покинул Россию и провел зиму в Сиракузах и Палермо. Здоровье мое всё ухудшалось, и я решился идти пешком в Париж, чтобы либо погибнуть, либо выздороветь.

Я выполнил этот безумный замысел раннею весной 1906 г. Напряжение было огромное, я часто не был в состоянии по вечерам доплестись до какой-либо деревушки и спал, где придется, зарывшись в сено или листья. Но чем дальше, тем я становился бодрее. Поздней осенью я добрался до Парижа почти исцелившимся и ушел в столичную жизнь с головой. Меня тогда еще интересовала русская партийная жизнь, и я познакомился с «потемкинцами» и со многими будущими «героями» революции 1918 г.

И те и другие мне скоро опротивели, и я собирался вернуться в Агригент или Сегесту, чтобы покончить свое жалкое существование самоубийством. В то время моя муза совершенно умолкла. Но в конце января 1907 г. совершилось чудо: в Париже я встретил мою будущую жену, которая, несмотря на мое ужасное состояние, имела мужество стать моей Антигоной и Музой всей моей жизни.

СИРАКУЗЫ

Но, когда уж вконец безответны

И молитвы мои и судьба,

Вспоминается пламенной Этны

Мне в лазоревом море волшба.

И когда непосильные узы

Мне сквозь тело впиваются в кость,

Я еще раз хочу в Сиракузы

Унестися, как радостный гость.

И в ключе бирюзовой Кианы

Отразиться горячим челом,

И под сводом базилики странной

Петь неведомой грезы псалом.

Я хотел бы в театре Эсхила

«Орестею» агавам прочесть,

И над всем, что поэту немило,

Совершить справедливую месть.

Я хотел бы лежать в кипарисах

Мечевидных у лаотомий,

Где в пещере зияющей высох

Андромеду похитивший змий.

Где ты, юность моя золотая,

Где Эллады святая мечта?

Улетела пернатая стая,

И вокруг и во мне пустота!

Но хотел бы еще в Сиракузы

Я на миг перед смертью попасть,

И, простившись с классической музой,

Зашагать через Тартара пасть!

САД ГЕСПЕРИД

Идиллия

Жутко. Клещами захвачено сердце,

Капает с терниев кровь,

Трагикомичное слышится scherzo

Жизни отпетой всё вновь.

Скучно вставать из нагретой постели,

Скучно в проулок глядеть,

Ночью приснятся подчас капители,

Мирта цветущая ветвь,

Ночью планеты и томные звезды

Арабескуют плафон,

Как вертоградов заоблачных гроздья,

И Алигьери Грифон

Важно carroccio вновь с Беатриче

Катит по райским цветам,

Хор из смарагдов доносится птичий,

Нектар течет по устам!

Тихо и сладко в душе, океан же

Синий бушует внизу,

В ветвях смарагдовых солнца-оранжи

Смотрят в небес бирюзу.

Гнездышко свей мне руками, подружка,

На ночь я буду твой гид,

К ветвям вспорхнем мы с тобой, как пичужки,

К ветвям садов Гесперид.

В жаркой Тринакрии у Монреаля

Солнца висят на ветвях,

Солнца душистее видел едва ли

Млечный безбрежности шлях.

В солнцах же зреющих солнца творимые

Сладкий клубят аромат,

Нимфы журчат серебристо-незримые,

В вешний впиваясь брокат.

Ешь же, подруженька, солнца пахучие

В райском саду Гесперид,

Пей бриллианты, нимфея, текучие, –

Близок печальный Аид!

СКАЛА

Я на бушующем был океане

Когда-то одинокою скалой,

Валов космические мне пеаны

Не заливали гордый аналой.

И истину в искрящемся стакане

Я пил такой возвышенный и злой,

Что всякого, кто не был в нашем стане,

Каленой я закалывал стрелой.

Но заверти неутомимой Сциллы,

Харибды наглой, глиняные ноги

Мне под конец со смехом подточили,

И грохнул я, как эллинские боги,

Как бык, которому жрецы вонзили

Кинжал, на Еговы алтарь двурогий.