«В ДНИ СКОРБИ ЛЮБИМ МЫ НЕЖНЕЕ»
Ирина Ревякина
(из книги "Русская Сицилия", 2-е изд, под ред. М. Г. Талалая. М.: Старая Басманная, 2013, стр. 289-309)
О начале путешествия по Сицилии Иван Алексеевич Бунин сообщал литератору А.Е. Грузинскому 3 апреля (21 марта ст. ст.) 1909 г., уже находясь в Палермо. Упомянув о недавнем посещении Капри и о властно притягивающей новизне и необычности «другого» мира Италии, он писал:
Мы (с женой, В.Н. Муромцевой-Буниной. – И.Р.) там провели дней восемь, почти не разлучаясь с милым домом Горького, но захотелось побольше солнца, зноя – и вот очутились мы в Сицилии. Зноя не оказалось и в Палермо – вчера, напр., было совсем лето, а нынче теплый весенний дождь – но городом я все-таки доволен вполне. Весь он крыт старой черепицей, капелла Палатина выше похвал, а про горы и море и говорить нечего. Знаменательно, наконец, и то, что прибыл я сюда в тот же день, что и Гёте в позапрошлом столетии .
Последняя деталь любопытна. Гёте прибыл в Палермо 2 апреля (20 марта по ст. ст.) 1767 г., что и позволяет уточнить дату приезда Буниных в Сицилию: тоже 20 марта (ст. ст.) . Вера Николаевна позднее не однажды выделит в своих воспоминаниях – Иван Алексеевич, страстный путешественник, тщательно готовился к поездкам и брал с собой книги. Их первая совместная поездка за границу – в Сирию и Палестину – состоялась весной 1907 г. Бунин, очень любивший «перемену мест», много читал, сопоставляя свои впечатления с наблюдениями и опытами других. Очевидно, на этот раз с ним были произведения Гёте, из которых он черпал сведения об «итальянских» страницах его биографии.
Судя по бумаге письма, Бунины остановились в Grand Hotel Trinacria.
Не только высокие, но и восторженные оценки писателя, при всей их краткости, несомненно, подчеркивали главное из того, что удалось увидеть. Палатинская капелла – которая, по Бунину, «выше похвал» – знаменита как исторический памятник (построена в 1143 г. по заказу норманнского правителя Сицилии Рожера II) и как шедевр христианской архитектуры: памятник соединил разные традиции – византийские с норманнскими и арабскими. Всю поверхность купола и стен покрывают богатейшие, всемирно прославленные мозаики византийских традиций. Они изображают сцены из Ветхого и Нового Заветов на золотом фоне. С этим неповторимым великолепием своеобразно и гармонично сочетается резной арабский деревянный потолок медного цвета (такого нигде более нет).
Отзывы Веры Николаевны, оставленные через годы, тоже кратки, но в сути единодушны с бунинскими. В них находим продолжение «маршрутов» осмотра достопримечательностей города:
Наутро Палермо. Погода и там была плохая… Несколько дней мы осматривали столицу Сицилии, смотревшую на север, в бухте которой никогда не отражаются ни солнце, ни месяц. Мы восхищались замечательными византийскими мозаиками, испытывали жуткое чувство при виде мумий, лишь едва истлевших в подземелье какого-то монастыря. Особенно жуткое впечатление произвела невеста в белом подвенечном платье .
В последней части рассказа Веры Николаевны речь идет об известных катакомбах, расположенных под монастырем капуцинов. В залах и нишах этих катакомб покоились останки 8 тыс. мужчин, женщин и детей. Многие из них прекрасно сохранились: монахи владели в совершенстве техникой бальзамирования.
Особо значимое из увиденного выделяют также и два лаконичных послания Бунина , на открытках с изображениями природных и архитектурных памятников Палермо. Одна – А.М. Горькому с датой «3/21.09.»: «Низко кланяемся обитателям милой Красной виллы из Палермо, где необыкновенно хорошо, но идет дождь. Ив. Бунин». Открытка – с изображением мозаики и надписью: PALERMO. Chiesa della Martorana / Re Ruggero incoronato dal Redentore (mosaico) [Король Рожер, коронуемый Искупителем (мозаика)].
Базилика Марторана считается одним из самых важных памятников Палермо. Подобно Палатинской капелле, она относится к XII в. и славится мозаичными ансамблями. Построенная греком Георгием Антиохийским, который был адмиралом властителя Рожера II, Марторана отличается главенством византийского стиля – от арабского влияния здесь присутствует лишь великолепной резьбы арабская дверь. Перестроенная в XVI–XVII вв., базилика сохранила, тем не менее, древние сицилийские мозаики. Избранная Буниным открытка с мозаикой коронации, а к ней писатель определенно хотел привлечь внимание Горького, знаменита тем, что норманнский король, основатель храма, изображен очень точно: мозаику принято считать его прижизненным портретом – единственным сохранившимся.
Такие архитектурные памятники, несущие в себе пласты разных эпох и традиций, в первую очередь, именно этим и были интересны Бунину. Путешествия 1910-х гг. стали для писателя живым источником познания истории древних цивилизаций, его творческое воображение обогащалось драгоценными образами культуры разных эпох. В них остались запечатленными творческие усилия поколений, сменявших друг друга, но сберегавшие в себе частицы общей памяти человеческой истории. Всего через несколько месяцев после сицилийского странствия в стихотворении от начала августа 1909 г. Бунин скажет об этом впервые так:
… я обречен
Познать тоску всех стран и всех времен .
Эта мысль – о памяти и связи «всех стран», с глубин времен – становится определенным лейтмотивом в его философском миросозерцании. К ней он не случайно обратится также в лирической поэме «Венеция», написанной в 1913 г.:
Тот, кто молод,
Знает, что он любит. Мы не знаем –
Целый мир мы любим… И далеко,
За каналы, за лежавший плоско
И сиявший в тусклом блеске город,
За лагуны Адрии зеленой,
В голубой простор глядел крылатый
Лев с колонны. В ясную погоду
Он на юге видит Апеннины,
А на сизом севере – тройные
Волны Альп…
Наконец, особенно яркое выражение эта поэтическая идея получит в сонете «В горах» от 12 февраля 1916 г., с первоначальным названием «В Апеннинах»:
Я говорю себе, почуяв темный след
Того, что пращур мой воспринял в древнем детстве:
– Нет в мире разных душ и времени в нем нет!
Можно предполагать с большой долей очевидности, что эта, одна из самых важных поэтических деклараций Бунина, имеет внутреннюю связь с теми творческими импульсами, которые он получил в знакомстве с культурой Сицилии .
Другое бунинское послание о первых сицилийских впечатлениях – О.Л. Книппер-Чеховой, актрисе, вдове А.П. Чехова, от «4/22 IV/III 09 г.»: «Низко кланяюсь из Палермо. Ив. Бунин. В. Муромцева». К самому Чехову Бунин был человечески и творчески привязан, всю его семью очень любил; сохранилось немало писем, например, к сестре писателя Марии Павловне. Открытка к Ольге Леонардовне – с видом высящегося над побережьем массива и надписью: PALERMO – Monte Pellegrino. Это та самая гора Пеллегрино на северной окраине города, которая отбрасывает тень на залив, где, по впечатлениям Веры Николаевны, «никогда не отражаются ни солнце, ни месяц». В предместьях Пеллегрино – парк и дворец короля обеих Сицилий Фердинанда III Бурбона. Красотой скалистого массива Пеллегрино восхищался Гёте. На вершине горы – святилище Санта-Розалия, пещерная часовня. Отшельница Розалия, некогда спасшая город от эпидемии чумы, была избрана его святой покровительницей. Часовня – популярное место паломничества: здесь не могли не побывать Бунины. Дань уважения католическому обычаю поклонения святым, Мадонне – и в пещерных храмах в горах, и в придорожных нишах, писатель отдал во многих произведениях на итальянские темы. Проникновенные строки об этом есть, например, в поэме «На пути из Назарета», рассказе «Господин из Сан-Франциско».
6 апреля по нов. ст. Бунины прибыли в Сиракузы. По воспоминаниям Веры Николаевны, «поселились на шестом этаже отеля с бесконечным видом на восточное море. Там мы в первый раз увидели папирус» . Город расположен в юго-восточной провинции острова; основан греческими колонистами в 734–733 гг. до н. э. Он стал к V в. до н. э. самым большим в Сицилии и одним из самых влиятельных всего Средиземноморья. В Сиракузах жили великие умы Эллады – Пиндар, Платон, Архимед. Здесь процветало и раннее христианство. В Сиракузы Буниных привлекало немалое число историко-культурных памятников разных и самых древних эпох. Особенно интересен Археологический парк Неаполиса: на огромном его пространстве под открытым небом сосредоточены сооружения, относящиеся к греко-римскому периоду – Греческий театр, один из самых больших в античном мире – для него писал свои трагедии Эсхил; римский амфитеатр (своими размерами он близок знаменитой арене Вероны); жертвенный алтарь Гиерона II, правившего в III в. до н.э. В Сиракузах был похоронен великий ученый Архимед (однако в действительности место его погребения утрачено; позднее появилась «символическая» могила), и многое другое. Известны Сиракузы и как единственное место за пределами Египта, где растет папирус и где находится исследовательский центр по его изучению и обработке.
Отсюда писатель также отправлял краткие послания на родину . Племяннику Н.А. Пушешникову – с видом каменного грота и надписью Tomba di Archimede; писателю и близкому другу Н.Д. Телешову – открытку с изображением зарослей папируса и приветствием: «Здесь растут папирусы и жил Архимед. Можешь ты это понимать? Ив. Бунин. 6 апр. 09 г.»; М.П. Чеховой (сестре А.П. Чехова) – открытку с видом руин древнегреческого театра и словами привета: «Кланяюсь из Сиракуз, где жил Архимед и где растут папирусы. Ив. Бунин. 6 апр. 09 г.».
В Сиракузах Буниным было написано стихотворение «Туман», с указанием места и даты: «Сиракузы. 25.III.09», единственное за всё пребывание в Сицилии. Оно о родных «мокрых гумнах», «море туманных лесов», об охоте. Свойственная Бунину выразительность в подлинности изображаемого, весь настрой стихотворения – и сумрачно встающей зари, и печальных вечерних огней – кажутся резким контрастом той воодушевленности обретения нового, которое заполняло внимание Бунина в те дни. Впрочем, можно предположить, что неожиданность дождливой погоды, которой встретила путешественников Сицилия, и вызвала родные воспоминания писателя. Однако в одной из заметок Веры Николаевны говорится, что сицилийцы связывали непривычность дождливой погоды в то время года именно с последствиями недавнего землетрясения. Может быть, печальный поэтический настрой Бунина являлся неким предчувствием следующей «встречи» – теперь с Мессиной, разрушенной в декабре 1908 г. землетрясением огромной силы.
О пребывании в Мессине 7 апреля Муромцева писала: «Оттуда (из Сиракуз. – И.Р.) поехали в Мессину, где испытали настоящий ужас от того, что сделало землетрясение. Особенно поразила меня уцелевшая стена с портретами, – какой-то домашний уют среди щебня» . Чуть позднее – другое трагическое впечатление:
<…> среди развалин мы увидели высокую широкоплечую седую старуху. Она стояла и, воздев к небу руки и угрожая кому-то сжатыми кулаками, громко проклинала… Это продолжалось долго. Когда мы возвращались на пароход, она всё еще что-то выкрикивала .
Путешествие по Сицилии закончится в Палермо тоже 7-го; откуда Бунины отправятся на пароходе в Неаполь, а затем на Капри.
Свой отклик на трагедию в Мессине, по следам увиденного через три месяца, Бунин напишет, вернувшись на Капри. Стихотворение первоначально называлось «В Мессинском проливе». Замысел его, по всей вероятности, во многом связан с теми обсуждениями истории мессинских событий конца 1908 г., которые Бунин застал в каприйском окружении.
В ту весну 1909 г на вилле Спинола, где жил Горький, как вспоминала Вера Николаевна, «царила на редкость приятная атмосфера бодрости и легкости»: главным предметом обмена мнений и споров была литература. «Много говорили мы, – добавляла она, – и о Мессинском землетрясении. Мария Сергеевна Боткина (одна из дочерей известного врача-хирурга С.П. Боткина . – И.Р.), сестра милосердия, побывала на месте бедствия. Восхищались самоотверженностью русских моряков» . Капри был одним из мест, где принимали пострадавших. Горький собирал деньги для поддержки беженцев, а вместе со швейцарским астрономом М.В. Мейером задумал благотворительное издание – книгу свидетельств очевидцев, документов и фотографий с мест событий. С ученым Горький познакомил и Бунина .
Тогда Бунины очень близко узнали, как «Италия в горе» героически сопротивлялась бедствию, как организовывалась помощь пострадавшим. В Италии высоко ценился героизм русских моряков, которые первыми привели несколько военных кораблей Балтийского флота в Мессинский пролив и оказывали в самое опасное время помощь разрушенному городу. Горькому удалось собрать в помощь Италии немалые суммы денег со всей России. Один из фактов признания усилий писателя – приветствие от Союза прогрессивной молодежи им. М. Горького из г. Катания. В нем говорилось: «Честь и Здоровье Тому, кто первый пришел на помощь в час горя – Ваше имя в этот час было для нас лучом солнца». Оно было прислано писателю в январе 1909 г. Обо всем этом, очевидно, Бунин узнал подробно на Капри. Во всяком случае, именно этот известный сицилийский город стал героем его стихотворения «В Мессинском проливе» с датой 15 апреля. В нем всего восемь строк, исполненных щемящего лиризма и, как кажется, подлинной реальности увиденного:
На темном рейде струнный лад,
Огни и песни в Катанее…
В дни скорби любим мы нежнее,
Канцоны сладостней звучат.
И величаво-одинок
На звездном небе конус Этны,
Где тает бледный, чуть заметный,
Чуть розовеющий венок .
Конечно, это не простая пейзажно-городская зарисовка. В ней «спрятан» глубокий смысл тревожных, но и мужественных переживаний. Стихотворение внутренне контрастно. Оно сочетает цвета светлого и темного («темный рейд» и «огни»), слишком разные ощущения («скорбь» и «сладостные» канцоны любви). Живописное мастерство Бунина здесь кажется акварельным. Описание проступает как бы издали – с расстояния. Может быть потому, что поэт не был в Катании, а наблюдал этот город-феникс, по всей вероятности, со стороны, с борта парохода или на обратном пути. Видимо, это и отражено в первоначальном названии стихотворения. Во всяком случае, он выделял, как бы с расстояния, крайние точки увиденного – огни на темном рейде и всюду видный конус величественного и грозного вулкана Этна. «Чуть заметный, чуть розовеющий венок» на конусе Этны – не просто деталь в силуэте города и прибрежья. В ней и тревожный подтекст. Она и напоминание о том, что Катанию не раз потрясали извержения вулкана и землетрясения. Именно к этой «точке повествования» движется сюжет стихотворения, венчающий миросозерцательное чувство поэта.
Второй раз Бунины оказались в Сицилии, видимо, с 20 апреля 1910 г. После путешествия по Африке они возвращались из Туниса на небольшом итальянском пароходе. Плавание осложнил сильнейший шторм. Позднее, из Греции, Бунин писал издателю Ф.Ф. Фидлеру 10 мая, беспокоясь о своих литературных делах: «после долгих странствий и приключений (напр., совсем было погиб у берегов Сицилии на пути из Африки, – вместо 12 часов были в море при свирепой буре целых двое суток!»… В дневнике Веры Николаевны об этом – конспективные записи: «Апрель 17, Пасха 18, в ночь на пароходе в Марсалу [ит.: Марсала]. Буря двое суток [т.е. 18 и 19 апреля – И. Р.]. Пришлось повернуть курс на Эмпидокл» .
Обстоятельства серьезно изменили первоначальный план пребывания в Сицилии: высадиться на западном побережье в Марсале, самом близком побережье к Тунису, не удалось. Возможно, Бунин хотел здесь побывать потому, что город-порт был местом высадки в 1860 г. Гарибальди и его сподвижников, которые освободили Сицилию от власти Бурбонов и объединили Италию. Изменение курса плавания и привело Буниных 20 апреля в Porto Empedocle, древнейший порт на юго-западном побережье. Он расположен вблизи столицы провинции Агридженто, куда вела из порта железная дорога. Далее в конспекте Веры Николаевны значится: «По жел. дороге в Термини. Ночь. Пустой город. Проводники. Незнание языка. Огромный пустой отель. Мессина. По ж.д. до Неаполя» .
Железнодорожное сообщение по Сицилии, а также на континентальную часть Италии предусматривало возможные транспортные пересадки: например, на паром через Мессинский пролив. На Капри Бунины прибыли 22 апреля (по дневниковой записи К.П. Пятницкого ), следовательно, они располагали, почти двумя днями, чтобы осваивать новые для себя места Сицилии. Если они задержались в Агридженто, то их ожидало знакомство с античным прошлым города. Ряд храмов высится прямо на горном гребне, античные развалины прячутся в окружении оливковых деревьев и в долине. Археологические богатства города и провинции хранят находки разных исторических эпох – и времени римских завоеваний, и норманнов. Другой пункт следования, Термини, известен со времен Древнего Рима, прежде всего своими горячими лечебными источниками. Само название места расшифровывается из латинского Thermae Himerenses – «Горячие источники Химеры». Об эпохе Рима здесь напоминают руины акведуков; центр города богат памятниками барочной архитектуры XV в.
Дорога из Агридженто в Термини пролегает через центральную часть острова, которую пересекают горных хребтов. Их общее название – Сицилийские Сикульские Апеннины. Красивейшие горы Мадоние тянутся вдоль северного побережья. Возможно, что упоминание в конспекте Веры Николаевны – «Проводники» – связано с намерениями Бунина окунуться в «горный мир» Сицилии. Собственно «свидетельством» и доказательством этого являются стихотворения Бунина «В Сицилии» с датой 1.VIII.12 и «Кадильница», отмеченное более поздней датой 23.I.16. Они – несомненный плод второго пребывания Бунина на Сицилии.
В поэтическом содержании этих сонетов зрелого периода творчества Бунина (форму эту он называл любимой) много общего, но в их привязанности к «месту» есть некоторая разница. Первое – о прибережной горной Сицилии, с водой у скал, дыханием ветра:
Монастыри в предгориях глухих,
Наследие разбойников морских,
Обители забытые, пустые –
Моя душа жила когда-то в них:
Люблю, люблю вас, келии простые,
Дворы в стенах тяжелых и нагих,
Валы и рвы, от плесени седые,
Под башнями кустарники густые,
И глыбы скользких пепельных камней,
Загромоздивших скаты побережий,
Где сквозь маслины кажется синей
Вода у скал, где крепко треплет свежий,
Соленый ветер листьями маслин
И на ветру благоухает тмин!
Природа Сицилии притягательна для поэта красотой и мощью своих сил, а его созерцательное чувство наполнено уважением к памяти прошлого, к преданию, в том числе религиозному. Поэт чувствовал и обостренность католического исповедания, что признавалось отличительной особенностью сицилийцев. Высокий стиль стихотворения рожден важной темой – приобщенности духовного бытия к вечной жизни природы. Всё это Бунин выносил из пребывания в Сицилии как особом мире Италии.
Другое воспоминание – о монастыре, «забытом» в сицилийских горах – стало основой сонета-притчи «Кадильница». Стихотворение написано в разгар Первой мировой войны и заключало сильно звучавшие современные акценты. Вот его 14 строк по сонетному канону:
В горах Сицилии, в монастыре забытом,
По храму темному, по выщербленным плитам,
В разрушенный алтарь пастух меня привел,
И увидал я там: стоит нагой престол,
А перед ним, в пыли, могильно-золотая,
Давно потухшая, давным-давно пустая,
Лежит кадильница – вся черная внутри
От угля и смолы, пылавших в ней когда-то…
Ты, сердце, полное огня и аромата,
Не забывай о ней. До черноты сгори.
Тема «горящего» сердца – жертвенного служения, христианского подвижничества – раскрыта здесь и как вечная, и как насущно актуальная. Когда-то бывшее и давнее поэт воскрешает, наделяя его новой жизнью, а само бытие культуры неотделимо для него с хранением и передачей памяти поколений. Следует подчеркнуть, что вскоре после написания этого сонета, был написан и еще один – апеннинский «В горах», что обосновывает их связь.
Так сицилийские путешествия, насыщая миросозерцание Бунина знанием истории, смен цивилизаций, сберегаясь в творческой памяти поэта, отозвались создание ярких произведений. Духовное начало своих тяготений к Сицилии Бунин в поэтической форме высказал в стихотворении «Капри», написанном в августе 1916 г.:
…Проносились февральские шквалы. Светлее и жарче сияли
Африканские дали.
И утихли ветры, зацвели
В каменистых садах миндали,
Появились туристы в панамах и белых ботинках
На обрывах, на козьих тропинках –
И к Сицилии, к Греции, к лилиям Божьей Земли,
К Палестине
Потянуло меня…
В 1926 г. в статье «Думая о Пушкине» Бунин соотносил ряд своих итальянских стихотворений разных лет – «На гробнице Виргилия», а также сонеты «В Сицилии» и «Помпея» – с широко понимаемой им пушкинской традиции. Ее он объяснял как –
<…> желание написать что-нибудь по-пушкински, что-нибудь прекрасное, свободное, стройное, желание, проистекающее от любви, от чувства родства к нему, от тех светлых (пушкинских каких-то) настроений, что Бог порою давал в жизни. Вот, например, прекрасный весенний день, а мы под Неаполем, на гробнице Виргилия, и почему-то я вспоминаю Пушкина, душа полна его веянием – и я пишу:
Дикий лавр, и плющ, и розы <…>
Верю – знал ты, умирая,
Что твоя душа – моя. <…>
А вот другая весна, и опять счастливые, прекрасные дни, а мы странствуем по Сицилии… При чем тут Пушкин? Однако я живо помню, что в какой-то связи именно с ним, с Пушкиным, написал я :
Монастыри в предгориях глухих <…>
А вот Помпея, и опять почему-то со мною он, и я пишу в воспоминание не только о Помпее, но как-то и о нем <…>
Но Помпея
Казалась мне скучней пустых могил <…>
Была весна. Как мед в незримых сотах,
Я в сердце жадно, радостно копил
Избыток сил – и только жизнь любил .
В разнообразии итальянских тем, в том числе и сицилийских, соприсутствует то «пушкинское», по Бунину, в чем проявлялся его собственный художественный и мировоззренческий идеал полноты и красоты жизни, который он утверждал еще с ранних творческих лет:
Нет не пейзаж влечет меня,
Не краски жадный взор подметит,
А то, чтó в этих красках светит:
Любовь и радость бытия .
03-11-2014