Дзанотти-Бьянко Умберто

Опубл.: Пьеро Кацццола, "Русский Пьемонт" / Сост., научная ред., перевод: М.Г. Талалай, М.: Старая Басманная, 2013.

О яркой и благородной личности Умберто Дзанотти-Бьянко (Zanotti Bianco; 1889, Ханья, о. Крит ― 1963, Рим) написано много[1].

Он родился в семье женатого на англичанке итальянского дипломата, генерального консула Италии на острове Крит, затем учился в суровом колледже отцов-варнавитов им. короля Карла-Альберта в Монкальери, под Турином.

Трагическое событие, унесшее жизнь более 100 тысяч жителей Мессины и Реджо-Калабрии, ― чудовищное землетрясение 28 декабря 1908 г.[2] ― тогда оставило особый след в его сознании. Юный Умберто (19 лет) отправился с Балкан, где работал на новом дипломатическом посту его отец, на Сицилию; там он еще застал русских моряков, самоотверженно спасавших терпевших бедствие итальянцев. С того момента у него возникает особое отношение к России, и он при первой возможности устанавливает связи с русскими интеллектуалами в Италии (в частности, с членами колонии политэмигрантов на Капри).

Благожелательный интерес Дзанотти-Бьянко к далекой стране проявился не только в сфере литературы и публицистики, но и самым непосредственным образом ― в сфере общественной деятельности. Он внимательно следил за революционными событиями в России, поначалу симпатизируя большевизму; определяющую роль в его отношении к революции сыграла личная дружба с соратниками Максима Горького по каприйской школе, в частности, с философом А.А. Золотаревым, знатоком и переводчиком Джордано Бруно.

Именно Золотарев стал первым «русским каприйцем», который сблизился Умберто: их дружба длилась годами, о чем свидетельствуют многочисленные письма Золотарева на несколько выспреннем итальянском. Вернувшись в родной Рыбинск, он писал:

Теперь – не знаю, почему – мне часто вспоминается меланхоличная каприйская ночь. <…> Природный воздух под скорбной луной, прикрытой вуалью… внизу плач моря… Вы тогда говорили о смерти и о бессмертии, а я, тогда еще не понимавший полностью итальянский, вслушивался в звучные звуки, сочетавшиеся с атмосферой, и понимал своим сердцем Ваше сердце. Радость того момента незабываема, и во время моих снов возобновляется вновь. О как бы я хотел, чтобы мы вновь беседовали и химерничали на Капри – не во сне, а наяву[3]. 

Вместе с тем, в этом письме, написанном в разгар Первой мировой войны, Золотарев вспоминал не только о «химерах», но и о реальных проектах Дзанотти-Бьянко, озабоченным тогда культурным подъемом Итальянского Юга. В рамках этого подъема он замыслил и русско-итальянскую библиотеку на Капри – как важный инструмент вовлечения маленькой, но деятельной русской колонии в местную культуру. Идея эта успешно была воплощена, в первую очередь заботами Умберто, который сумел подключить каприйский проект к общенациональной библиотечной программе в пользу Итальянского Юга; библиотекарем стал всё тот же Золотарев; немалую помощь оказал Максим Горький. В 1913 г., в связи с политической амнистией по случаю 300-летия Дома Романовых, Горький и его товарищи вернулись в Россию. В тот момент, в ноябре 1913 г., Золотарев писал к Дзанотти-Бьянко: 

Эта библиотека принадлежит русско-итальянской ассоциации и поэтому книги нельзя будет забрать из нее, хотя все русские и уезжают с острова. Я же уверен, что интеллектуальные отношения между Италией и Россией станут всё более близкими, как и между всеми другими народами земли. Значит, необходимо ради нашей библиотеки, чтобы такой человек, как Вы, занялся защитой традиций нашей ассоциации[4]. 

После отъезда Золотарева, делами библиотеки занялся Николай Любарский, который, несмотря на трудности разного плана, продолжал пополнять ее фонды[5]. В переписке с Дзанотти-Бьянко Любарский обсуждал не только библиотечные дела, но и политические события. Так, он желал Италии получить зоны Тренто и Триеста, принадлежавшие тогда Австрии, но получить их «sans guerre» [франц.: без войны], исключительно дипломатическими средствами.

«Русский Капри» к 1914 г. прекратил свое существование, однако его прежние обитатели сохраняли связи с Умберто. Особенно много писал ностальгировавший Золотарев:

Италия подарила мне новые глаза, которыми я теперь вижу лучше Россию. <…> Яростный весенний ветер принес с юга атомы итальянского воздуха. <…> Извини за меланхолию, мою друг. Я северянин, и у нас начались чудесные и загадочные белые ночи. Вы их должны увидеть[6]. 

С другим «русским каприйцем» поэтом Алексеем Лозиной-Лозинским Умберто познакомился через Золотарева. Лозина-Лозинский сознательно сторонился чрезмерно политиканствовавших, по его мнению, эмигрантов, посвятив себя поэзии и эссеистике[7]. Сохранилась его скромная переписка с Дзанотти-Бьянко, где обсуждалась не воплотившаяся идея о создании итало-русского этнографического музея в помещениях упраздненного картезианского монастыря на Капри. О литераторе и о его каприйской книге писал в Италию Золотарев: 

Он сочинил прелестную книжку об острове, полную лозианских, если так можно сказать, афоризмов, то его горячих, горьких, часто несправделивых, но всегда меланхоличных. Не знаю, найдет ли его книга издателя. Вы должны прочесть ее, когда она выйдет. Вы еще учите наш язык?[8] 

Когда же Дзанотти в августе 1916 г. получил ранение на австрийском фронте, ему написал сам Лозина:

Я получил от Алексея Алексеевича [Золотарева] печальную новость, что Вы – в госпитале. <…> Поверьте, что крайне живое чувство меня толкает послать Вам самое горячее желание поправки Вашего здоровья. Слава Богу, что пуля в живот не была смертельной. Но возможно, в конце концов судьба знает лучше нас, как распорядиться нашей жизнью[9].

Однако в конце 1916 г. переписка прервалась, так как Лозина покончил жизнь самоубийством. Это была уже третья попытка…

Во время войны в переписку с Умберто вступил журналист и общественный деятель народнического толка Андреа Каффи (петербуржец родом, но итальянский подданный[10]), прочитавший предисловие Дзанотти к книге Ваины «Albania che nasce» (Рождающаяся Албания). И он, узнав о ранении Дзанотти, писал ему в госпиталь слова утешения (19 сентября 1916 г.): «Жизненно важная необходимость для дела и <…> для меня, чтобы Вы восстановили все Ваши силы и Вашу работу для молодой Европы. <…> Никогда ранее я не чувствовал себя так вместе в одной “дружине”».

Интересен обмен мнения между корреспондентами по поводу необходимости для Антанты вмешательства в войну в России.

Еще один важный персонаж – Анна Колпинская, литератор, жившая во Флоренции, которую Дзанотти по совету Горького еще в начале 1914 г. привлек к работе над переводами Радищева, Чаадаева, Герцена и Салтыкова-Щедрина для журнала «Giovane Europa» (Молодая Европа). Началось интенсивное сотрудничество, которое увенчалось в 1919 г. изданием сборника «I precursori della rivoluzione russa» (Предтечи русской революции).

Когда же до Дзанотти-Бьянко дошли известия о трагических последствиях Гражданской войны, в первую очередь о драме сирот-беспризорников, он решает действовать. Едва оправившись после ранения на австрийском фронте, он нашел время и силы для того, чтобы собирать предназначавшиеся беспризорникам средства, провизию, белье и прочее и посылать всё это в Россию. Ради этого он основал в 1920 г. в Риме «Comitato italiano di soccorso ai bambini russi» («Итальянский комитет помощи русским детям») в качестве филиала международной организации «Union internationale de sécours aux enfants affamés» («Международный союз помощи голодным детям»), со штаб-квартирой в Женеве. В общей сложности в 1920-1921 гг. по Италии было основано добрых три сотни подкомитетов «Comitato italiano di soccorso ai bambini russi». Большой удачей стало привлечение к этой работе состоятельной римской аристократки княгини Марии Пиньятелли ди Черкьяра, которую друзья называли Марьеттина. Она, будучи казначеем и секретарем Комитета, увлеченно собирала пожертвования.

Почти сразу наступил новый этап помощи Дзанотти-Бьянко России. Как человек действия, он принял решение отправиться в небезопасное тогда путешествие в Советскую Россию: в мае 1921 г. он прибывает в «красную» Москву[11].

В советской столице Дзанотти-Бьянко разыскал Андреа Каффи, попавшего на Лубянку, откуда ему удалось выбраться не без помощи пассионарной социалистки Анжелики Балабановой. Беседы с оппозиционером Каффи помогли Дзанотти-Бьянко лучше понять происходившее тогда в России.

Из Москвы итальянская миссия отправилась в Саратов, Царицын и другие города Поволжья, вплоть до Астрахани, затем в Харьков, Симферополь, Бахчисарай, Севастополь, Ялту, Судак, Керчь, Ростов-на-Дону, Одессу, завершив свой маршрут в той же Москве. Во время поездки Дзанотти-Бьянко довелось вступать в контакт как с представителями советской власти, так и с работниками других иностранных комитетов, в частности американского «ARA» (American Relief Administration ― А­мериканская администрация помощи), а также с бывшими итальянскими консулами (например, с Дуранте в Керчи). Во время поездки он вел личный дневник, опубликованный уже посмертно[12].

Официальные итоги поездки Дзанотти-Бьянко опубликовал в ноябре следующего года в Риме; его книга «La carestia in Russia e l’opera del Comitato italiano di soccorso ai bambini russi: Rapporto del delegato Umberto Zanotti-Bianco» («Голод в России и деятельность Итальянского комитета помощи русским детям: доклад представителя Умберто Дзанотти-Бьянко») ― важнейший документ той эпохи. В отчете представлено драматическое свидетельство о трагическом положении беспризорных детей, о тяжких болезнях, о голоде, об отсутствии педагогического и иного ухода. Подводился итог деятельности комитета в Поволжье, Дагестане, Крыму, на Украине; среди возможных мер предлагалось устройство колоний фабричного или сельскохозяйственного характера, которые положили бы конец опасному бродяжничеству детей. В числе высказанных им идей (к сожалению, не осуществленных) было устройство в Крыму специальной итальянской сельскохозяйственной колонии.

Доклад Дзанотти-Бьянко ставил и глубокие проблемы: о причинах гуманитарной катастрофы и о степени ее преодоления.

Вне сомнения, полемическая публикация Дзанотти-Бьянко стала известна в Советской России ― вскоре власти вообще запретили западную гуманитарную помощь, и деятельность «Comitato italiano di soccorso ai bambini russi» пришлось свернуть. Однако итальянский Комитет успел сделать немало[13].

Добавим, что итальянцы приходили в трудное время на помощь не только русским детям и голодавшим крестьянам, но и интеллигенции: стараниями того же Умберто Дзанотти-Бьянко, при поддержке Этторе Ло Гатто, в ноябре 1922 г. был учрежден «Comitato Italiano per i soccorsi agli intellettuali russi» («Итальянский комитет помощи русским интеллектуалам»).

С приходом в Италии к власти фашизма Дзанотти-Бьянко ушел в ту сферу, которую, пользуясь определением философа Бенедетто Кроче, можно назвать «сопротивлением культуры». Он никогда не шел на сделки с режимом, но, даже и удалившись от общественной работы, сумел совершить еще один культурный подвиг во имя итальянского Юга. Вместе с археологом Паолой Дзанкани-Монтуоро [Zancani Montuoro] в 1934 г. он открыл храмовый комплекс Геры в устье кампанской реки Селе. Раскопки проходили в рамках деятельности филантропической организации «Magna Grecia» («Великая Греция»), которой Дзанотти-Бьянко отдал много энергии (в 1935 г. ее распустили по приказу Муссолини).

После падения фашистского режима в 1944 г. Дзанотти-Бьянко возглавил итальянский «Красный Крест». В 1947 г. он стал членом филологической Академии Линчеи, в 1952 г. ― пожизненным сенатором Итальянской республики. Последней его заботой была созданная и возглавленная им ассоциация «Italia Nostra» («Наша Италия»), и поныне борющаяся за охрану окружающей среды.

Примечания 

04-08-2014