Антонелло Вентури
Русские эмигранты-революционеры в Италии (1906-1922)
Перевод и редакция: М.Г. Талалай
Опубл.: Русские в Италии: Культурное наследие эмиграции. Москва: Русский Путь, 2006.
После поражения Русской революции 1905 г. в некоторых регионах Италии образовались настоящие колонии русских революционеров-эмигрантов, имевшие большое культурное и политическое значение и исчезнувшие окончательно только в начале 1920-х гг. Пусть численность этой эмиграции и значительно ниже, чем в других европейских странах, она впечатляет созвездием имен, принадлежавших ключевым персонажам в истории российского социалистического движения прошлого века.
Назовем первым имя Георгия Плеханова, «отца» социал-демократического движения в России, приехавшего в 1906 г. в Больяско (Bogliasco), под Нерви, а с 1908 г. и до падения царского режима жившего постоянно в Сан-Ремо. Один из главных идеологов эсеров Виктор Чернов, некоторое время проведший в Кави-ди-Лаванья, а затем уехавший в Париж, в 1910 г. покинул Францию с тем, чтобы обосноваться сначала в Феццано (залив Специи), затем с 1912 г. в Нерви и впоследствии, незадолго до начала Первой мировой войны и по 1917 г. – в Алассио (в русс. трад.: Алясио). Борис Савинков, глава Боевой организации партии эсеров, жил в Сан-Ремо в 1911-1913 гг. И, наконец, Максим Горький в 1906-1913 гг. превратил остров Капри в один из самых важных центров русской эмиграции в Европе.
Возникает естественный вопрос: почему Италия? Или, более конкретно: какой смысл имела Италия для эмигрантов, связанных преимущественно с политическими деятелями в Германии и во Франции, где и организационная база для их деятельности по агитации и пропаганде была несомненно лучше?
Ответ можно дать следующий: в те годы Италия, несмотря на свою политическую и культурную отсталость от передовых стран Европы, могла предложить для политэмигрантов надежное убежище. Уже в 1903 г., когда в Неаполе был арестован (случайно), с угрозой выдачи царскому правительству, один из рукодителей социал-революционного движения террорист Михаил Гоц, но затем был освобожден под давлением общественного мнения, считавшего русских революционеров схожими с деятелями итальянского Рисорджименто, стало ясно, что политэмигранты здесь могут не бояться насильственной репатриации.
Следует учесть и общий либеральный климат, возникший при премьер-министре Джованни Джолитти: Чернов, в одной из своих брошюр начала ХХ в., вместе с пропагандой общинного социализма и террора как орудия мести, дал приукрашенную картину торжества гражданских свобод в Итальянском королевстве. Также и Горький во многих своих письмах хвалил итальянские учреждения в пику французским; в 1908 г. он и в действительности получил от Джолитти разрешение на свободную отправку из итальянских портов в Россию большевистской печатной продукции.
Помимо социально-политических и организационных мотивов, назовем и медико-терапевтические: туберкулез можно назвать «профзаболеванием» российских революционеров, и санатории на Лигурийской Ривьере всегда для них были притягательны – эмблематичным стал один из них в Сан-Ремо, под управлением супруги Плеханова. Удобной была и периодичность работы курортных лечебниц: в теплые месяцы Италию можно было покинуть ради Франции или Швейцарии.
В структурном отношении эмиграция имела два четких и противоречащих между собой принципа. С одной стороны, она соответствовала уже сложившимся партийным формам тогдашнего социалистического движения, с другой – согласно организационным, семейным и экономическим причинам, следовала за одной харизматической фигурой, становившейся истинным «вожаком»: заграницей таким образом возникала уже изжившая себя самая ранняя форма российского революционного подполья, политический кружок.
Характерным образцом революционной деятельности заграницей служат кружки социал-демократии, в ту эпоху стремившейся доминировать в самых широких кругах эмиграции. Они придерживались тактики пропаганды среди соотечественников-студентов (в итальянских университетах их было немного) и рабочих-эмигрантов (в начале ХХ в. их число постоянно росло по всей Европе и, таким образом, немного и в Италии). Социальная база пропаганды, как мы видим, была узкой, однако социал-демократы организовывали точь-в-точь такие же структуры, как и при других, более благоприятных условиях. Начиная с 1906 г. в Милане, Генуе, Риме и Милане стали возникать Общества и кассы взаимопомощи, читальные залы и библиотеки, комитеты по сбору средств и проч. Наилучшим инструментом для конспирации служили библиотеки, официально не принадлежавшие политическим партиям; среди них на первый план выдвинулись библиотеки в Риме и на Капри. На Лигурийской Ривьере, сначала в Больяско, а затем в Нерви, важную роль конспиративного центра стала играть публичная клиника, основанная Виктором Мандельбергом, депутатом от меньшевиков во Второй Думе.
Внешние отношения разных (и иногда конфликтовавших между собою) кружков эмигрировавшей социал-демократии регулировались в Париже, где Центральным комитетом зарубежных групп поддержки партии руководил Георгий Чичерин, будущий нарком иностранных дел. Переписка 1900-1911 гг. между ним и Борисом Нелидовым, секретарем организации в Нерви, показывает, например, как действовал механизм роспуска лигурийской ячейки, павшей жертвой внутренних раздоров. Конечно, подобный роспуск не означал конец партийной деятельности: напротив, предлагалось в данном случае живительное решение, а именно — переезд ячейки в Турин, где готовилась Международная промышленная выставка, посвященная 50-летию объединения Италии и обещавшая наплыв публики и рабочих-эмигрантов.
Внимание исследователей, конечно, привлекала деятельность большевиков, которые, при поддержке Горького и не без оппозиции Ленина, организовали в Италии две пропагандистские рабочие школы – в 1909 г. на Капри и в 1910-1911 гг. в Болонье, при участии местных социалистов. Вместе с тем, группа интеллектуалов, собравшаяся вокруг писателя (А. Богданов, А. Луначарский, М. Покровский, Г. Алексинский и др.), служит примером не эмигрантской партийной ячейки, а ядра революционной элиты, во всем многообразии внутренних отношений и во всей исключительности для общей итальянской панорамы.
Параллельно с партийными структурами, как уже отмечалось выше, действовали группы, руководимые «вожаками», личность которых неизбежно накладывала на них характерную печать. Два самых ярких примера – это два писателя, финансовые «столпы» и символы эмиграции в Италии: конечно, сам Горький, заимевшей на неаполитанских берегах целый «двор» с быстро менявшимися «приближенными», и близкий к эсерам Александр Амфитеатров, в 1908-1916 гг. обустроивший в Лигурии (в Сестри-Леванте, в Кави-ди-Лаванья и, наконец, в Фессано) колонию из друзей и единомышленников. Нечто схожее возникало и в окружении Плеханова и Чернова. Можно указать и на случай Карла Качоровского, исследователя русской общины, основавшего в 1906 г. в Одессе эсеровскую сельскохозяйственную «академию» (финансировавшуюся, вероятно, за счет экспроприаций), которая переехала вместе с группкой учеников в 1907 г. в Финляндию, а потом в Италию, в Кави-ди-Лаванья.
Внутренняя жизнь подобных группировок засвидетельствована в серии воспоминаний: одно из самых значительных – мемуары революционера и историка Евгения Колосова, исследователя биографии Николая Михайловского. Он подробно обрисовал русскую колонию в Лигурии, в Кави-ди-Лаванья, где жил в 1909-1914 гг. Эта колония существовала обособленной сосредоточенной жизнью, коллективно возвращая долги итальянцам и культивируя свою изолированность. Некоторые исследователи статистки из состава колонии, даже подсчитали, какой экономический доход приносили эмигранты местному населению: подобными прагматическими отношениями обычно и ограничивались слабые контакты революционеров с итальянцами. В целом, как мы видим из мемуаров Колосова, русские, полагая население лигурийского берега слишком бедным, примитивным и испорченным, не обращали на него особое внимание. Намного более интенсивными были их «игры» с царской охранкой, следившей за ними и в зарубежье. Отношения с родственной Итальянской социалистической партией (ИСП) особо не развивались. Плеханов, например, хотя и писал много об итальянском революционном синдикализме и социализме (обычно критикуя), всячески уклонялся от какого-либо вовлечения в итальянскую политическую жизнь и использовал лишь двух традиционных итало-русских посредниц: Анну Кулешову — для старшего поколения социалистов и Анжелику (Анджелику) Балабанову — для младшего.
В самом начале прошлого века, еще до приезда в Италию, Чернов разработал единую итало-русскую общественную модель, выделив ряд общих черт для этих европейских периферий: национальный капитализм, запоздалый и слаборазвитый; пролетаризированная интеллигенция с социалистическими устремлениями; крестьянский мир с коллективистским и революционным сознанием. Подобное сближение противоречило старой народнической идее о специфичности русского пути, но одновременно и подвергало сомнению общую поступательность европейского развития. Однако и автор этой модели не завел развитых отношений с итальянскими социалистами. В целом можно сказать, что русское социалистическое движение, несмотря на живой интерес к итальянскому, не имело с ним тесной связи: возникали только эпизодические непосредственные контакты политэмигрантов.
За исключением кругов Горького и Амфитеатрова, резко выделявшихся своим культурно-политическим размахом, в довоенный период преимущественно люди независимых позиций смогли установить реальные отношения с итальянским миром. Самым блестящим из них был партийный эсер, не без симпатий к анархизму, Михаил Осоргин, прибывший в Италию как последователь Качоровского и ставший образцовым корреспондентом легальных периодических изданий в России. Увлеченный организатор просветительских поездок учителей в Италию, Осоргин сыграл важную роль и в смычке между политэмигрантами с проживавшими в зарубежье соотечественниками: апогей этой деятельности пришелся на 1913 г., когда в Риме состоялся Первый съезд русских политических и экономических организаций в Италии (27-30.03.1913). Война прервала этот процесс, а также множество многообещающих проектов, в т.ч. – учреждение Музея русского освободительного движения и русско-итальянского издательства.
Важнейший поворот в жизни русской эмиграции произошел в том же 1913 г., когда по случаю 300-летия Дома Романовых в России была объявлена амнистия: Горький и Амфитеатров вернулись на родину. Однако дальнейшая жизнь русской революционной диаспоры была отмечена характерной преемственностью, несмотря на войну и Февральскую и Октябрьскую революции. Изменился, впрочем, ее политический резонанс: в 1917 г. этот русский микрокосмос впервые вышел на итальянскую политическую арену, решительно изменив при этом свои отношения с ИСП. Диаспора при этом разделилась на две части: одна, остановленная сложостью ситуации в Европе и в России, продолжила свое существование в Италии, другая сделала попытку репатриации, заняв в новых российских условиях преимущественно антибольшевистскую позицию.
Оставшаяся группа в декабре 1917 г. основала в Риме еженедельник «La Russia», первый собственный орган печати в Италии. Под редакцией Качоровского и симпатизировавшего эсерам философа Бориса Яковенко и при финансовой поддержке российского посольства, оставшегося верным Керенскому, «La Russia», не без народнического духа, пропагандировала продолжение войны против Германии на стороне Антанты. Уже в июне 1918 г. два соредактора разделились, и Яковенко предпринял издание «La Russia nuova» с теоретическим приложением «La Russia democratica». Тогда же к нему примкнул ряд представителей контрреволюционной эмиграции. В 1918-1919 гг., вместе с заключительными событиями Гражданской войны, подобный альянс дал трещину, и в Риме наметилось сближение между социалистами и новой советской властью. Таким образом «La Russia nuova», важнейшая трибуна политэмигрантов, требовавших изначально продолжения войны с Германией и устранения большевистского правления, закончила свое существование в 1920 г. как агитационный листок, финансировавшийся преимущественно просоветской ИСП.
Многие члены второй группы, принявшие участие в Гражданской войне против «красных», но не нашедшие прибежища и у «белых», в итоге тоже вернулись в Италию и в течении нескольких лет пытались пропагандировать свое кредо в качестве «третьей силы». Среди них особо следует отметить Марка Слонима, учившегося до революции во Флорентийском университете, а затем ставшего на родине эсером. После утверждения власти большевиков он вернулся в Италию, где написал ряд ярких очерков мемориально-политического характера, получивших широкий резонанс; впоследствии Слоним прославился как проникновенный литературовед. Еще значительнее — случай Григория Шрейдера, выпускавшего во время революции 1905 г. самую влиятельную эсеровскую газету «Сын Отечества». Прожив в Италии, между Римом и Кави-ди-Лаванья, почти десятилетие, с 1906 по 1917 гг., по возвращении на родину он был избран городским главой революционного (но дооктябрьского) Петрограда, а после безуспешной попытки организовать общее антибольшевистское сопротивление вернулся в 1919 г. в Италию, где годом позже наладил выпуск еженедельника «La Russia del lavoro», направленного на отмежевание ИСП от Коминтерна.
Преемственность продемонстрировало и другое крыло старой эмиграции. В самом деле, Николай Любарский, вышедший из недр российских социал-демократических структур в Италии (он был заведующим русской библиотеки на Капри), стал одним из посланников Коминтерна. Медики и техники тех же дореволюционных эмигрантских кругов стали той средой, откуда набирался первый состав дипломатических и торговых представителей советской миссии в Риме.
Однако после революции 1917 г. все значительные попытки эмиграции организоваться как-либо политически в итоге потерпели крах, в отличие от других западноевропейских стран. Среди таких попыток – устроенный некоторыми бывшими сотрудниками «La Russia nuova» в Риме в 1920 г. филиал берлинского издательства «Слово», вместе с книжным магазином: несмотря на обширный каталог, он просуществовал всего год. Одновременно прекратила свое существование и «La Russia del lavoro» Шрейдера. Так к 1921-1922 гг. в Италии закончилась организованная жизнь политэмиграции, устремившейся в своем большинстве в иные страны. Даже прибытие в 1924 г. в Сорренто Максима Горького не смогло оживить некогда бурную панораму.
Как же объяснить такое быстрое угасание деятельности русских социалистов-эмигрантов в Италии, в то время как в других странах Западной Европы она консолидировалась вплоть до Второй мировой войны?
Отчасти подобный процесс был закодирован в политико-культурной замкнутости Италии, что в начале ХХ в. давала возможность относительно безопасного убежища, но ограничивала отношения с местной реальностью. Однако главная причина крылась в растущей стабилизации совесткого режима после победы в Гражданской войне, с одной стороны, а с другой – углубление кризиса в Италии, приведшего в 1922 г. к победе фашизма.
Тем самым Италия стала одной из первых стран, где стало ярко очевидным бессилие социалистической антисоветской эмиграции перед мифом революции, столь могучим в те годы в европейской культуре, в целом весьма безразличной к советской реальности.
Основная иностранная библиография (в хронологическом порядке):
Tamborra А. Esuli russi in Italia dal 1905 al 1917. Roma-Bari: Laterza, 1977 (нов. изд: Soveria Mannelli: Rubbettino, 2002).
Venturi A. Rivoluzionari russi in Italia 1917-1921. Milano: Feltrinelli, 1979.
Venturi A. Una testimonianza sull'emigrazione rivoluzionaria russa in Liguria: E.E. Kolosov // Miscellanea storica ligure, XV (1984), vol. II. P. 563-584.
Becca Pasquinelli A. La vita e le opinioni di M.A. Osorgi, (1878-1942). Firenze: La Nuova Italia, 1986.
Venturi A. L'emigrazione socialista russa in Italia, 1917-1921 // Movimento operaio e socialista, X (n.s.) (1987), №3. Р. 269-297.
Kolomiez V. L’emigrazione politica russa a Torino all’inizio del XX Secolo // Democratici e socialisti nel Piemonte dell’Ottocento, a cura di P. Audenino. Milano: Franco Angeli, 1995. P. 434-439.
Гардзонио С. К изучению русского зарубежья в Италии // Studies in Modern Russian and Polish Culture and Bibliography, Stanford, Stanford University Press, 1999. Р. 77-101.
Его же. Италия и русская эмиграция в Италии на страницах газеты Вл. Бурцева «Общее дело» // From the other shore”, I (2001) Р. 91-128.
Venturi А. L’emigrazione rivoluzionaria russa in Liguria, 1907-1917 // Kandinsky, Vrubel’, Jawlensky e gli artisti russi a Genova e nelle Riviere. Passaggio in Liguria / А cura di F. Ragazzi. Milano: Mazzotta, 2001. Р. 111-118.
Garzonio S. Gregorio Schreider sindaco di Pietroburgo e rivoluzionario russo in Italia // Firenze e San Pietroburgo. Due culture si confrontano e dialogano tra loro. Firenze: Florence University Press, 2003. P. 53-61.
Его же. Материалы к биографии Г.И. Шрейдера // From the other shore, IV (2004). Р. 35-48.
07-07-2014