Это, такое русское имя, попалось в череде других — на краткой эпитафии в Сан-Ремо. Православный восьмиконечный крест, который тут называют русским.. Почти автоматически подсчитываешь года жизни: родилась в 1883, скончалась в 1913… Тридцать лет… Конечно же, еще одна несчастная молодая россиянка, болевшая чахоткой. .
Так в принципе оно и оказалось: действительно, чахотка, действительно, ранняя смерть…
Однако, читая мемуары Зинаиды Гиппиус ("Дмитрий Мережковский", Париж, 1951), вдруг встретил необыкновенно задушевное описание террористки-эсерки из боевой группы Бориса Савинкова и ее кончины в Сан-Ремо.
Да, это она… "Мария Ал.", как называет ее мемуаристка.
"Невеста Сазонова" — еще одно определение Гиппиус. Так и оказалось, знаменитый Егор Сазонов, вятич, другой юный террорист, убийца Плеве, отправленный в Сибирь — ее жених и близкий друг. Об их отношениях есть рассказ свидетельницы:
"В библиотечной же комнатке в уголке… иногда виднелась изящная фигура невесты Егора, пользовавшейся, как и все приехавшие на свидание правом свободного входа в тюрьму, Марии Алексеевны Прокофьевой. В юности Егора М. А. была большим его другом. Их отношения, как и отношения Егора с матерью, могли бы служить темой красивой поэмы. Девушка с серо-зелеными огромными лучистыми глазами, со строгим взглядом, прозрачным, бледным, тонким лицом и золотыми косами, вся нежная, точно пронизанная светом души своей и в то же время строго-серьезная, — она производила на нас в свой приезд в Акатуй большое впечатление. Она гармонировала с Егором без единого диссонанса. Егор смотрел на нее из своего угла удивленно любящими глазами и редко решался бывать с ней вместе….
М.А. в 1908 году была арестована и осуждена в ссылку по обвинению в косвенном участии в деле о заговоре на жизнь Николая Романова. Из ссылки она бежала за границу, откуда вела особенно оживленную и регулярную переписку с Егором. Письма ее, крупного, умного и интересного человека, много вносили в жизнь Егора. Сильная и твердая в своей вере и любви, она жила надеждой на его близкое освобождение и на встречу с ним. Год его боевой, изолированной от всех работы, 7 лет каторги — 7 долгих лет она ждала его, горела светлой, чистой любовью, как свеча перед богом. Последние ее письма к Егору были сплошным ликующим гимном их встрече в свободе, любви и совместной работе. Она считала дни. До выхода Егора на поселение оставалось всего 6 недель, когда последовала его смерть. Узнав о трагическом конце, М.А. слегла и, тихо угасая, умерла" (П.С. Ивановская. В Боевой организации: Воспоминания. М., 1928).
Об этом угасании в Сан-Ремо и пишет Зинаида Гиппиус, тоже очарованная Марией, в 1913 г. умиравшей на вилле Vera у Бориса Савинкова:
"ее "неземное лицо" нам так нравилось… белая, воздушная Мария Ал., с нездешними глазами и нежной улыбкой…
…к нам на дачу под Петербургом приехал ее отец. В картузе, в синем полукафтанчике каком-то, как мещане одеваются, да он и был мещанин-волжанин, не помню из какого города. Лицо самое простецкое, и говор такой же. Оказывается был у нее [в Сан-Ремо], сразу увидел, что "не жилица", и стал думать, как бы ее в родной земле схоронить, когда "придет час".
Нас всё удивило: и как он до Сан-Ремо добрался, и эта мечта (неисполнимая, конечно) тело "домой" перевезти и, главное, что у такого — вдруг такая Марья Алексеевна! Д.С. [Мережковский], впрочем, последнему не удивлялся: уверял, что из народа, с Волги, выходят вот эти удивительные девушки, крепкие характером и сильные душой".
PS
Одна читательница этой записи добавила интересный штрих — цитирую письмо:
……существует книга В. Шенталинского "Савинков на Лубянке", где автор приводит отрывки из дневника Савинкова, который тот будто бы на Лубянке вел. И есть там такой отрывок:
"Когда М. Ал. умирала, я не поверил, что это смерть, — думал, что обычный припадок. До 8-и я играл в шахматы с…, в 8 лег спать — был уже день давно. В 10 с половиной меня разбудила Е. И. Я вошел, М. А. была еще жива, лежала тихо, с закрытыми глазами. Я взял ее за руку, она посмотрела на меня и слабо пожала руку. Потом сказала: «Какие вы все добрые… Спасибо». И умерла.
А потом я каждый день ходил на кладбище, в склеп, и смотрел через окошко в гробу, как медленно, медленно (она была набальзамирована) разрушалось лицо. Темными тенями. Синеватыми пятнами. Провалом около губ."
Читательнице казалось странным это окошко и склеп… В самом деле, странно. Думаю, что отец Прокофьевой в самом деле намеревался отвезти прах дочери домой — поэтому бальзамирование и прочее. Однако Мировая война и последовавшая за ней Русская революция помешали осуществить это намерение и Мария была погребена в земле.
23-07-2014