Узнав о кончине Д.В. Иванова, я написал небольшой некролог, однако сотрудничество мое с "Русской мыслью" уже увяло, и так и не придумал куда его послать…
Последний патриций
"Еду в Рим жить и умирать" — так говорил легендарный поэт Серебряного века Вячеслав Иванов своим друзьям, остававшимся в Советской России. Этой формулой он определил и судьбу сына: в том же Вечном Городе жил и умер, 4 июня 2003 года, Дмитрий Вячеславович Иванов.
Для нынешних русских жителей Италии, Дмитрий Вячеславович являлся звеном, соединявшим нас с нашей же культурой — той, что кристаллизовалась в «Башне Иванова» на Таврической улице в Петербурге и неповрежденной хранилась в другой Башне, на римском Авентине.
…Мы познакомились пятнадцать лет тому назад, в мой самый первый приезд в Италию. Меня приятно удивило, что столь известный человек уделил так много времени очередному вояжеру из России. Посетив русскую католическую церковь на Эсквилине, прихожанином которой Дмитрий Вячеславович являлся (как и его отец), мы затем отправились на могилу поэта, на римское кладбище Тестаччо. Кладбище это некогда было устроено для римлян-некатоликов, в том числе для православных, пояснил Дмитрий Вячеславович, но так как тут был погребен православный родственник (брат жены), то и отца в итоге решили похоронить там же. "И не могло быть лучше места для него, — здесь, под античной стеной", — мой спутник указал рукою на древнюю Аврелианову кладку, окаймляющую некрополь. Вероятно, в ту минуту, стоя у могилы отца (и сестры Лидии), он подумал и о том, что произойдет совсем недавно, 6 июня 2003, когда "русский Рим" вновь сойдется сюда, к новому захоронению.
Впоследствии мы часто встречались, в разных местах и при разной обстановке – преимущественно в русских домах, а также на концертах, ибо Иванов очень ценил и понимал музыку — качества, развитые профессионально его сестрой. Дмитрий Вячеславович вообще любил русское общество и опекал некоторых из вновь приезжих, называвших его "ангелом-хранителем". Внешне русского в нем было мало, скорее всего именно так мог выглядеть утонченный римский патриций, сознающий свое происхождение от каких-нибудь Гракхов. Он имел и множество соответствующих достоинств: классическую ясность и простоту в общении, доступность, невозмутимость. Для меня самой привлекательной чертой его характера была ирония, готовность и умение в любой момент тонко и необидно пошутить.
В целом он занимал независимую позицию. Он не был антисоветчиком, но и не дружил с "представителями СССР". Будучи блестящим специалистом по русской культуре, он не внедрился в русистику, некогда целиком левую. Сын великого отца, он не эксплуатировал его наследство, став «французским журналистом», как он себя определял, ибо писал для франкоязычной прессы под псевдонимом Жан Невесель (по французскому городу, где родился). В эмиграции, когда тяга к родной вере усиливается, он стал католиком — и вроде бы, как пишет в своих воспоминаниях его сестра Лидия, без всякого влияния со стороны отца.
Прекрасный русский человек, Дмитрий Иванов, умер в Италии. Но он в Италии и "рожден", правда, «вторично», ибо здесь он принял таинство крещения, "второе рождение". Разбирая архив русской церкви во Флоренции, я обнаружил однажды интересную запись в метрической книге — о крещении "сына титулярного советника, литератора Вячеслава Ивановича Иванова, православного вероисповедания", совершенного 20 июня 1913 года (спустя почти год после рождения, 4 июля 1912 года) протоиереем Владимиром Левицким. Я передал бывшему «крещаемому младенцу» копию метрики, с неким подтекстом, — как бы в напоминание о его православном прошлом.
"Справки о крещении у меня никто еще не спрашивал — улыбнулся тогда Дмитрий Вячеславович — но может пригодиться на небесах".
Михаил Талалай,
Неаполь,
июнь 2003 г.
05-07-2014