Организации русских эмигрантов во Флоренции

Опубл.: Организации русских эмигрантов во Флоренции (1917-1949) // Россия и Италия. Вып. 5. Русская эмиграция в Италии в ХХ в. М: Наука. 2003. С. 32-39.

В начале 1920-х гг. русские, по разным причинам уже давно осевшие во Флоренции, стали осознавать, что путь домой им в ближайшем будущем отрезан, и что из категории «российских подданных, живущих заграницей» они, вместе с беженцами, превратились в аполидов[1].

            Как это часто случается в диаспоре, люди, утратившие родину и объединенные, хотя бы формально, общей судьбой, ощутили необходимость в собственных национальных очагах, где могли бы сберечь культурную идентичность, утолить ностальгию и обрести взаимопомощь.

            Один важнейший такой «очаг» здесь уже существовал. В 1903 г. в столице Тосканы был торжественно открыт православный храм[2]. Его строитель, протоиерей Владимир Левицкий, подробно описал жизнь русской общины на страницах своего неизданного дневника[3]. Прихожане о. Владимира, преимущественно состоятельные и знатные персоны, добровольно избравшие Италию местом постоянного проживания, составляли костяк русской среды во Флоренции и после революции (Нарышкины, Струковы, Скаржинские, Фитингофы). Отношения между пастырем и паствой не были идиллическими: выходцу из сельского духовенства пришлось столкнуться со многими проявлениями высокомерия и гордыни. На страницах дневника, который о. Владимир Левицкий вел в 1897-1912 гг., встречается, например, следующее утверждение: «с самого начала дела храмоздания так называемая флорентийская русская колония выражала свое внимание к этому делу не столько существенною ему помощью, сколько нареканиями, пререканиями и пересудами»[4]. В последней части своего «Журнала», начатого в сухой, деловой форме, автор подробно перечислил особ, чинивших ему разного рода препятствия (глава № 84: «Препоны в деле храмоздания»).

            Революционные события на родине стали переломными в истории общины. Храм заполнился не состоятельными путешественниками и аристократами, а беженцами. Их настроение хорошо определяют слова одной эмигрантки (Ольги Евреиновой, урожденной Ребиндер), занесенные в книгу протоколов приходских собраний: «У нас, не имеющих родины, осталась лишь церковь»[5].

            Община стала переживать трудные дни: все средства, с трудом собранные, а затем помещенные в, казалось бы, такие надежные российские банки, были национализированы; какая-либо поддержка от посольства, главного попечителя церкви, прекратилась. Протоиерею Владимиру Левицкому довелось пережить крах Российской империи: он скончался во Флоренции в 1923 г., в возрасте 80 лет (на последнем этапе жизни престарелый священник снял с себя пастырские обязанности[6]).

Важнейшей задачей стало официальное учреждение флорентийского прихода. Прежде церковь такового прихода не имела, номинально числясь в составе Санкт-Петербургской епархии в разряде посольских храмов. В условиях вынужденного разрыва с Россией, оформление самостоятельности для общины не терпело отлагательства. В 1921 г. о. Владимир Левицкий нашел в себе силы и провел учредительное собрание. Так во Флоренции образовался русско-православный приход, отделившийся от дипломатических структур, становившихся советскими (при учреждении прихода эмигранты руководствовались постановлениями Поместного собора Русской Церкви 1917-18 гг.).

            Прихожане, которых тогда записалось всего 24 человека, серьезно опасались имущественных споров с советским государством, как это произошло в Риме и других европейских городах с посольскими храмами. И  в самом деле в 1924 г. советская сторона заявила претензию на флорентийскую постройку, но ее, с помощью нанятых адвокатов, удалось отринуть. В качестве основного аргумента против притязаний на храм использовался декрет Временного правительства об отделении Церкви от государства.

            В те годы Апеннин достигла эмигрантская волна и численный состав прихода возрос: в 1925 г. он достиг максимума — 75 человек. Однако найти работу в Италии изгнанникам было нелегко, правительство Муссолини относилось к ним подозрительно (как к «зараженным большевизмом»), и многие быстро покинули берега Арно — ради Парижа, Белграда и других крупных центров диаспоры. К 1931 г., например, прихожан здесь стало вдвое меньше — 37 человек. Таким образом, Флоренция, как и вся Италия, в период «великого исхода» из России, не становилась для большинства эмигрантов «новой родиной», а служила как некий перевалочный пункт: из-за подобной «текучки» оседлые русские флорентийцы прозывали временных прихожан «прохожанами».

            Такая ситуация усугубилась в период после Второй мировой войны: многие члены общины (среди них, например, — староста общины князь С. Кочубей) навсегда покинули Италию. С конца 1940-х гг. численность прихода и его активность стали неуклонно снижаться.

            Православная Церковь, несмотря на то, что всегда играла важнейшую роль в русском рассеянии, не могла претендовать на всеохватность: в первую очередь, она оставалась религиозным институтом, а не землячеством. Кроме того, не все выходцы из Российской империи являлись православными — среди них встречались католики, протестанты, иудеи, атеисты.

            Именно тяга к общему культурному знаменателю привела русских флорентийцев к учреждению «Colonia Russa in Toscana»[7], двери в которую были открыты всем — за исключением тех, кто признал советскую власть. Основание новой структуры произошло в 1924 г., когда виднейшие представители «русской Флоренции» составили устав «Colonia Russa…» и сформировали ее руководящие органы. Была принята и эмблема общества, помещенная на ее официальную печать: пеликан с птенцами, известный символ милосердия. Помимо объявленного курса на взаимопомощь, «Colonia Russa…» поставила своей целью проведение различного рода культурных мероприятий, которые, действительно, привлекали самую широкую публику.

            В космополитической Тоскане многие россияне имели развитые отношения с другими иностранцами, в частности — с англичанами. Это обстоятельство позволило решить ряд административных проблем — вместо поиска и найма особых помещений «Colonia Russa…» стала пользоваться резиденцией Британского института, размещавшегося в 1920-30-е гг. в ренессансном Палаццо Антинори. Юридический адрес  учреждения совпадал с адресом православной церкви: виа Леоне Дечимо, № 8.

            На первый план в «Colonia Russa…» выдвинулся Василий Ильич Ярцев (1878-1946). Он, как и многие другие русские флорентийцы, обосновался в Италии еще до революции, будучи сотрудником императорского консульства. Став, по более поздней терминологии «невозвращенцем», Ярцев нашел работу на майоликовой фабрике Кантагалли. Он также постоянно пел в церковном хоре, регент которого А.К. Харкевич написал впоследствии проникновенный (неопубликованный) некролог[8].

            И сам Харкевич был видным деятелем в «Colonia Russa…». Любитель словесности и истории, он не раз готовил выступления в Британском институте, посвященные видным деятелям русской культуры — Гоголю, Чайковскому, Чехову, Лермонтову. «Лебединой песнью» эмигрантской ассоциации можно назвать Пушкинские чествования 1936 г., также прошедшие в стенах Британского института, для которых Харкевич подготовил и прочитал обширный очерк о Пушкине[9].

            Адриан Харкевич также оставил обширные воспоминания о Флоренции межвоенного периода, являющиеся ценным источником по истории русской диаспоры. Мемуарист нарисовал подробные биографические портреты многих эмигрантов, в первую очередь, — священников оо. Владимира Левицкого, Михаила Стельмашенко, Иоанна Лелюхина, Иоанна Куракина, Андрея Насальского. Обладая желчным характером, Харкевич подверг, однако, и резкой критике ряд своих компатриотов.

            Если Ярцев и Харкевич стали вдохновителями литературных и музыкальных мероприятий в «Colonia Russa…», то ключевой фигурой в области живописи был Николай Лохов, знакомства с которым искали все русские посетители Флоренции, интересовавшиеся живописью. Не обладая общественным темпераментом, Лохов уклонялся от участия в эмигрантских учреждениях. Это с лихвой компенсировала его супруга, Мария Митрофановна Лохова, избранная в административный совет «Colonia Russa…», а в 1940-х гг. — старостой прихода.

            В 1920-е гг. к семейству Лоховых прилепился другой русский беженец, Федор Соколов. Не имея определенной профессии, но с художественным даром, он решил также зарабатывать себе на хлеб копированием старых мастеров и поступил в подмастерья к Лохову. Соколов тяготел к миниатюре и к иконописи, и из его авторских вещей в частных собраниях Флоренции сохранились несколько икон и портрет настоятеля русского храма, отца Иоанна Куракина.

            Социальные разделения в колонии были значительны, и об этом не раз писал в неопубликованном дневнике А.К. Харкевич, страдавший от надменности высокородных ее членов. Он пишет, например, о некоторых своих соотечественниках как об особах, «подверженных капризным настроениям (сколько среди них было бар из мужиков и мужиков из бар!)»[10].

            О социальных разделениях в русской среде сообщает и префект Флоренции, в 1930 г. составивший, по сообщениям своих информаторов, отчет о русской колонии для Министерства внутренних дел (Генеральной дирекции Общественной безопасности)[11]. Этот любопытный документ, призванный в первую очередь осветить политические пристрастия и соответствующую степень лояльности режиму Муссолини, заслуживает детального рассмотрения.

            Автор, не питавший особых симпатий к русским флорентийцам, начинает меморандум с момента основания «Colonia Russa…», перечисляя членов ее первоначального руководства (Мусины-Пушкины, А. Фомин, А. Тростянский, О. Олсуфьева, Н. Муравьев-Амурский, маркиза Ридольфи, В. Ярцев). «Почти сразу между членами "Colonia" возникли трения и недовольство» — сообщает префект — «в результате чего многие члены-основатели давно отдалились от Общества, но не могут выйти из него, так как членство в нем пожизненное; другие же по инерции продолжают платить взносы, не участвуя в каких-либо мероприятиях. Можно утверждать, что число людей, действительно заинтересованных в существовании "Colonia", едва превышает три десятка: в основном, это пожилые дамы, получающие финансовую помощь от Комитета. <…> Деятельность "Colonia" заключается исключительно в совместном распитии чая каждое первое воскресенье месяца в Большом зале Британского института на Пьяцце Антинори, № 3»[12].

            В момент составления доклада, в результате выборов 20 октября 1929 г., Комитет «Colonia Russa…» состоял из следующих лиц: В. Ярцев (переизбранный президент), И. Гауссман (кассир), Н. Харкевич (секретарь); контрольная коммиссия — баронесса Н. Тизенхаузен, профессор Н. Оттокар, В. Буонамичи; административный совет — М. Лохова, А. Харкевич; почетные члены — протоиерей Иоанн Лелюхин (настоятель русской церкви), профессор Хэрольд Гоуд (директор Британского института), пастор Стимсон (настоятель Американской церкви св. Иакова), госпожа Коппингер (президент комитета «The Clothing Guild»).

            Василий Ярцев охарактеризован в докладе как республиканец, сторонник «демо-социалистических» убеждений, избранный в руководство «Colonia Russa…» якобы «в качестве бывшего секретаря императорского российского консульства, так как во Флоренции его истинные политические идеи не были известны». На своем посту, как сообщает префект, Ярцев «занимается интригами», проявляет «малую щепетильность в отношении фондов». Кассир Гауссман — «подозреваем в масонстве, студент, личность малозначительная, доверенный Ярцева, неопределенных политических идей». Секретарь организации Нина Харкевич[13] — «тоже инструмент в руках Ярцева, и тоже демо-республиканских тенденций». И М. Лохова, и А. Харкевич «питают республиканско-социалистические симпатии». Таким образом, под пером префекта отчет о тосканцах из России превратился в форменный политический донос, который мог лишь усложнить и без того непростую жизнь изгнанников. Более того, префект утверждал, что «руководство "Colonia Russa in Toscana" обвиняют в неподконтрольной трате фонда <…>, оставленного покойной графиней Платовой».

            Нелестно охарактеризовав «Colonia Russa…», префект выделил в русской среде другие группы, «разделенные политическими взглядами, классовыми и религиозными вопросами, не желающими иметь между собой контактов, живущие в состоянии постоянной вражды и сплетен. Каждая из этих групп пыталась учредить собственную "Colonia", противопоставив ее уже существующей, но не смогла этого сделать из-за отсутствия согласия по отношению к однажды организованной "Colonia". Последняя подобная попытка относится к августу 1929 г.; в ней приняли участие Борис Лоевский, Ромарица, Куртш-де-Сутва-Севренк, Александр Новиков, которым симпатизировали князь Андрей Друцкой-Соколинский, поэтесса Русская, Фомин, граф Равдан и другие».

            Автор меморандума постарался дать социально-политическую характеристику существовавшим в русской среде группировкам. Таковых, кроме «Colonia Russa…», он выделил шесть: «1) обеспеченные люди, сохранившие свое состояние и держащиеся особняком <…> 2) бывшие военные, возглавляемые бывшим полковником императорской армии Александром Джулиани, представителем Воинского Союза 3) замкнутая группа коммерсантов 4) группа пожилых дам, объединяющаяся при настоятеле русской церкви протоиерее Иоанне Лелюхине («евлогианцы», то есть последователи архиепископа Евлогия, живущего в Париже; будучи искренними противниками большевизма, пошли на компромисс с Советами и коллективно признали Советское правительство ради спасения от преследования в России своих единоверцев[14]) 5) дезорганизованная масса, из которой иногда возникают маленькие кружки, как, например, кружок Александра Фомина, представителя легитимистов[15] 6) евреи, живущие очень замкнуто, за исключением поэтессы Натальи Русской (Коган), ярой монархистки и в качестве журналиcтки и писательницы пользующейся успехом в парижских антибольшевистских кругах; евреи не заинтересованы в движении освобождения[16] и в общем расположены к сохранению сложившейся ситуации; среди них — господа Абрамович, Бунимович, Гиршфельд, Лопато, Груляков и другие».

            Особняком от описанных учреждений и группировок стояла маргинальная организация, «Друзья Святой Руси», «Amici della Santa Russia». Ее основал во Флоренции в декабре 1929 г. молодой студент-политолог Лино Каппуччо, уроженец Перуджи, сын русской женщины, Александры Тресковской. В соответствии с программой, организация должна была противостоять коммунистической пропаганде, а также объединять итальянцев и русских эмигрантов, со злободневной для той поры задачей — «ориентрировать русскую культуру и менталитет в направлении фашизма». Лино Каппуччо предполагал наладить регулярный выпуск брошюр и листовок, в форме двух серий — «Святая Русь» и «Красная угроза» (о них также информирует префект). Каких-либо серьезных следов деятельности организации «Amici della Santa Russia» обнаружить не удалось.

            Деятельность «Colonia Russa…» к концу 1930-х гг. увяла. Ее организационная база, Британский институт, в 1939 г., когда Великобритания и Италия оказались во вражеских станах, была закрыта. Во время войны «музы замолчали», да и состав «Colonia Russa…» к тому моменту почти совпадал с приходом, и встреч на еженедельных богослужениях для эмигрантов оказалось достаточным. В результате после Второй мировой войны «Colonia Russa…», не будучи официально упраздненной, просто прекратила свое существование.

            В итоге из всех учреждений эмигрантов «первой волны» до наших дней сохранилась лишь одно — приход церкви, имеющий даже изначальный юрисдикционный статус, в составе западноевропейской епархии, с центром в Париже (в прошлом — так называемая «евлогианская» Церковь).

            В 1949 г. во Флоренции, как и в других центрах Италии, возникло городское отделение национального Общества «Италия-СССР». Оно имело ярко выраженную политическую направленность, но, несмотря на это, несколько русских флорентийцев и их детей, считало возможным участвовать в его мероприятиях (таких, как, например, прием Шостаковича). Вплоть до конца 1980-х гг., однако, существовало жесткое разделение между Обществом дружбы и церковным приходом, ныне, впрочем, преодоленное.

            К эмигрантским учреждениям «третьей волны» можно причислить и Фонд Тарковского, основанный во Флоренции в середине 1980 гг. Одним из главных действий Фонда была подготовка к публикации дневников режиссера-изгнанника, переданных в Государственный архив Флоренции[17].

30-06-2014