Пуччо, Гвидо

Гвидо Пуччо / Guido Puccio

«В центре советской машины»

[Москва в 1928 году]

Перевод М.Г. Талалая

C эксцентричным Джанни Пуччо, сыном автора публикуемых ниже заметок, я познакомился в 2005 г. Итальянский предприниматель в тот момент решил стать русским литератором – и это ему удалось: cобрав команду секретарей и консультантов, он принялся выпускать одну за другой книги.

В особенности я много  с ним сотрудничал при подготовке его книги «Итальянцы в России» (СПб.: Алетейя, 2007). Именно тогда я увидел в доме Джанни репортаж его отца, Гвидо Пуччо, о поездке в сталинскую Москву, в 1928 г.

Редкий текст, редкое свидетельство. Однако Джанни, по не понятным для меня причинам, уклонялся от предложенного мною проекта – перевести на русский текст его отца.

Моя решимость, однако, особенно укрепилась, когда я ознакомился с другими текстами Гвидо о России – в частности, с уникальным стихотворением «Lenin», навеянным посещением мавзолея Ленина. В итоге, получив добро, я с удовольствием сел за перевод….

Гвидо Пуччо в конце 1920-х гг.

Глава 1

Как пересекают советскую границу

И вот мы на самой западной кромке советской территории – в Негорелом [Niegoreloie][1], на русско-польской границе. Десять вечера.

Путешествие воистину эксклюзивное. Километров примерно в 15-ти от границы начинается нечто странное. По обе стороны железнодорожного полотна видны длинные движущиеся тени, падающие на колеса поезда: это польские солдаты, которые штыками, примкнутыми к винтовкам, прощупывают в потемках состав.

Эта граница похожа на открытую болезненную рану. С обоих ее краев смотрят с крайней подозрительностью. Тут не начинается территория некоего государства, которое, пусть и со всеми своими национальными особенностями, но все-таки владеет совместно с пограничной державой общим европейским культурным достоянием: оно, пусть трудно определимо и по-разному ценимо, однако вне сомнения служит базой цивилизации и взаимопонимания, где строятся экономические и нравственные отношения. Нет, сама земля тут не дает надежды на духовную связь: по обе стороны водруженного страшного барьера расположились воющие полчища идеологий. Бездонная пропасть, вырытая самой природой, не могла бы разделить так глубоко. Продвигаясь с Запада на Восток, в этой точке мы наблюдаем конец нашей Европы и начало Европы «другой». Польша становится нацией-символом, так как она представляет цивилизованную жизнь. Ее солдаты вооружены во имя принципа западно-европейской общности перед лицом принципа социального совращения, сложившегося из самых варварских рудиментов Востока.

Эта граница разделяет два мира.

***

Проехав после Столбцов [Stolpce][2] c десяток километров, поезд замедляет ход. Потом останавливается в нерешительности, колеблясь, ехать ли далее. Надзор становится еще строже, сжимая длинный состав с обоих сторон.

Опять остановка. В вагон входят польские таможенники и пограничники. После Столбцов, пограничной польской станции, наступает состояние ожидания. Но чего мы ждем? Опасаемся ли чего-то? Да, нет опасаться абсолютно нечего. И все же мы пребываем в состоянии некой боязни. Она абсурдна и необъяснима, но она есть. Этот странный поезд везет нас в неизвестность. Кроме того, отсутствуют привычные попутчики, которые с вами беседуют и дают вам разъяснения. Длиннейший состав – почти пуст и погружен в темноту. В купе второго класса еду лишь я со своим приятелем М. В купе третьего класса едут несколько китайцев – первые весточки Азии. В каком-то темном углу сидят еще несколько пассажиров, которых и не различить.

За окнами – еще светлая ночь. На ясном фоне неба вырисовываются березы. Тени деревьев перемешиваются с тенями вооруженных людей. Поезд опять замедляет путь, почти останавливаясь, затем идет со скоростью пешехода. Когда проезжаем мимо одной сторожки – дальнего форпоста Варшавы, польские пограничники выходят.

Проезжаем несколько метров, и вот еще один домик, дальний форпост Москвы. Несколько человек идут в нашу сторону, вскакивают на подножки, не обращая внимания на движение поезда, открывают двери и заходят в вагоны.

Это советские пограничники в сопровождении солдат-красноармейцев. Мы на русской территории.

Вдоль пустых купе звучат твердые и ритмичные шаги. Слышно хлопанье дверей. Наконец открывается и дверь в наше купе и перед нами возникают двое мужчин. Стоит такая темь, что мы едва различаем их высокий рост. Первый, с фонарем в руке, точным и быстрым жестом освещает наши лица. Всё это напоминает захват.

Сцена идет в абсолютном безмолвии. Мужчины удаляются, оставив за собой темноту.

Поезд разгоняется – вскоре мы в Негорелом.     

***

Вид станции приободряет. Она поставлена из дерева, напоминая швейцарские шале. Новенькая и хорошо освещенная внутри, станция как будто приглашает внутрь, тем более, что ночь, пусть и летняя, но холодна. Кажется, что мы – не на пограничной станции, а в опрятном и теплом горном отеле.

Видны и «товарищи»-носильщики, готовые поднести ваш багаж. Один пробольшевицкий писатель-француз попытался было описать достоинство советского носильщика, с которым тот обращается с буржуазными чемоданами. Должен признаться, что несмотря на всю мою расположенность увидеть в носильщике-коммунисте особые моральные качества, якобы открытые Дюртеном[3], усилия мои оказались напрасными. Мне попался точно такой же носильщик, как и повсюду, среднего роста и даже (очередное разочарование!) без квадратных плеч. Впрочем, одно существенное различие было: если буржуазный носильщик просит одну лиру или, максимум, лиру и двадцать пять сантимов за одну вещь, то носильщику-большевику нельзя дать менее четырех с половиной лир. Именно «нельзя дать менее», так как пассажир обязан приобрести чек на оплату транспорта своего багажа, с указанным твердым тарифом. В итоге носильщику вручаются не деньги, а чек, но если вместе с чеком вы ему дадите несколько копеек[4], то поступите правильно: не опасайтесь проявлений коммунистической гордости.           

            ***

Далее следует зал «досмотра». Это обычные стойки, идущие по периметру зала, куда надо выставлять багаж. Однако здесь присутствует объект, сразу привлекающий внимание. В центре одной стены подвешен энергичный портрет Ленин, лоб которого пересечен двумя электрическими проводами, спускающимися с потолка к коммутатору. Безо всякого умысла эти параллельно-перпендикулярные провода придают лику сего красного Евангелиста впечатляющее выражение жесткости. Под портретом, во всю ширину стены, протянут красный транспарант, где черными крупными буквами написано «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!».

На левой стене – другие три портрета. Рыков, председатель Совета Народных Комиссаров, ничем особым не примечателен[5]. Генеральный секретарь Коммунистической партии Сталин, «чудесный грузин»[6], сумевший взять в кулаки вожжи, оставленные Лениным, задерживает ваш взгляд. Он одет, как обычно, в рабочей блузе. На мужиковатом лице – угрюмая ухмылка, смесь хитрости и иронии. Коротко постриженные волосы. Глаза и цвет кожи выдают южанина. Прозвище Сталин восходит к «стали», и все его знающие люди утверждают без лести, что это слово лучше всего подходит к его характеру (его настоящая фамилия – Джугашвили, и прежде чем навсегда стать Сталиным, он именовался как Давид, Коба, Нижерадзе, Чижиков, ради вящего укрытия от царской полиции[7]).

Кто был изображен на последнем портрете, честно говоря, — сказать не смогу. Но мне кажется скандальным, что сказать, кто был сей четвертый большевицкий жрец, не смогли и два-три коммуниста, к которым я обратился с вопросом.

***

Досмотр багаж предельно тщателен. Ощупывают каждую складку чемодана. Внимательно изучают все книги и бумаги. Если вы накануне вояжа или во время оного приобрели «Moscou sans voiles» Жозефа Дуйе, бывшего бельгийского консула в России[8], — оставьте ее в Столбцах. Не забудьте, что при проверки пассажиропотока между Россией и Европой главное внимание уделяется мозгам, скрывающим самую опасную контрабанду.

Ограничения изложены весьма точно. В СССР абсолютно запрещено ввозить рубли, приобретенные заграницей. Что касается личных принадлежностей, то дозволяются только самые для вас необходимые. Новые вещи лучше не привозить – они спровоцируют впечатление о задуманной вами спекуляции. Если вы поедете не налегке, то рискуете заплатить ужасную пошлину.

Вот что случилось с моим приятелем М. Во время досмотра у него обнаружили 12 пар новеньких носков. Таможенник-большевик тут же встревожился. На его лице отразилась мысль: «Вот этот едет в Москву ради крупной наживы!» (во всем СССР носки стоят несоразмерные деньги). М., никогда не спекулировавший носками, пытался дать понять, что они входят в состав личной собственности и что легко протираясь, или того хуже (о, тень Витторио Альфьери![9]), в таком дальнем путешествии, вне помощи какой-либо Черной Мадонны[10], нуждаются в определенном запасе. Таможенник выслушал объяснения М., но возразил, что советские законы не позволяют входить в подробности столь… интимные. М. желает ввести в СССР лишние носки? Пожалуйста, везите, но в таком случае следует заплатить пошлину в двести лир. При отказе заплатить пошлину носки можно оставить на границе, а при возвращении их забрать. Дорогой читатель, скажи мне, ты бы оставил на советской границе твои прекрасные носки, заботливо купленные в Риме накануне летнего сезона? Чувствую, что нет… Так решил и мой друг М., заплативший пошлину и провезший в Москву исторические носки.

Однако теперь из его багажа извлечена пара белых кожаных перчаток. Таможенник их изучает и взвешивает на весах (тут взвешивается всё – от шелкового галстука до машинки для стрижки собак). Надо опять платить. Тут вмешиваюсь я, так как М. уже более не желает вдаваться в интимные подробности. Говорю: «Эти перчатки у сеньора совсем не новые! Их недавно постирали. Постирали с мылом и горячей водой, они старые!». На сей раз таможенник соглашается с доводами и сдается.

Мыло в России внушает уважение, будучи предметом дорогостоящим и дефицитным.

***

В то время, как данный сюжет разворачивался на нашем участке стойки, «досмотр» повсюду превратился в настоящую бойню. Все вещи сносились к ужасным весам. У всех – вытянутые лица, встревоженный взгляд, как будто в ожидании беды. Особенно отличилась одна дама. В ее саквояжах была обнаружена серия коробок и коробочек, каждая из которых содержала новенькие предметы. Таможенник, взявший даму под свое пристрастную опеку, уединился с ней у стола в центре зала. Там он принялся за взвешивание и составление печатного списка, на что дама смотрела взором, вызывающим слезы сострадания. Список наконец был отпечатан и общий вес был суммирован. Началась следующая и более скорбная операция – перевод мер тяжести в рубли. Советский чиновник сосредоточил теперь все свое умение и вспотел, но стараясь демонстрировать крайнее безразличие. Как робот, он защелкал костяшками счетов перед испуганной жертвой…

Мы при первой возможности покидаем сей зал, где в абсолютно безмолвно и беспрекословно вершится советский закон. Закон настолько жесткий, что каждый чиновник невольно приобретает образ палача. Весы же, вместо «товара», тут как будто взвешивают людскую скорбь и тревогу.

Русский поезд готов в путь. Мы поднимаемся в вагон уже темной ночью и едем в столицу «анти-Европы».

От Варшавы до Негорелого – 10 часов. От Негорелого до Москвы – 17 часов.

Глава 2

В Москве: первые контакты

Путь из Негорелого в Москву весьма комфортабелен и следует воспользоваться всеми благами низкой скорости.

Спальные вагоны плавно скользят по рельсам, без эпилептических дерганий наших составов, мчащихся со скоростью 80 км в час. Вы засыпаете, как будто убаюканный в колыбели. Не важно, если приедете позже, чем задумали – надо привыкать к тому, что время тут цениться меньше.

В России жизнь лишена западных стрессов. К тому же – разве мы не близ врат в Пекин?

Большевики придумали неплохое расположение коек: верхнюю они поместили вдоль стены напротив двери в купе, то есть перпендикулярно оси колес. Таким образом спящий внизу не чувствует себя запертым как в саркофаге и может свободно дышать. Его сосед наверху также имеет большую свободу, а, кроме того, койки тут шире, чем в Европе и пассажиру кажется, что он лежит на удобной софе.

Все купейные вагоны сделаны заграницей. На момент революции они принадлежали Международному обществу спальных вагонов: коммунистическое правительство завладело всей его собственностью, не сказав даже спасибо. Сделав потом кое-какие переделки, большевики придали похищенным поездам новенький вид: это одна из форм преемственности от нашей Европы к «другой Европе».

Жаль, однако, что вагон-ресторан не дотягивает до уровня спального вагона! И это еще мягко сказано! На сей движущейся платформе коммунистического правления явственны первые плоды московской режима. Неуловимые официанты пренебрежительного вида, столы не прибраны, враждебная атмосфера. Когда входите в вагон-ресторан, чувствуете, что вам приходится зря беспокоить людей.

Дело в том, что все работники ресторана – государственные служащие, и в качестве таковых они избегают работы.

Контраст с польским рестораном не мог бы быть более разительным. В Польше пассажир первого класса окружен постоянным и почти любовным вниманием галантнейших официантов. За столом вас ждут непрестанные искушения, преподнесенные крайне элегантно (не без надежды выудить из вас лишний «злотый»). Обед, или ужин превращается в праздник для глаз и желудка.

Убогость советского ресторана особенно тяжела для тех, кто едет из Китая – представьте, насколько это долгое испытание для организма, попавшего в руки ленивых работников государственной кухни. 

*** 

Приезжающие из Варшавы попадают на Белорусский вокзал.

За два чемодана носильщик берет целый рубль, то есть десять лир – и это за краткий путь от вагона до выхода из вокзала. Тут берут, впрочем, наличными. Однако почему же на границе требуют приобретать чек? Может, для коммунистической пропаганды?

На выходе следует выбрать средство передвижения – извозчик или автомобиль? Однако извозчик не хочет вас брать, если у вас много багажа, а денег просит не меньше, чем шофер.

Значит, берем автомобиль. И тут надо быть внимательным. В Москве их три вида: это государственные такси, частные такси и машины без таксометра. Государственные такси стоят менее всего и посему неуловимы. Вспоминается феникс: все говорят, что он существует, а где – неизвестно. Но, оставив шутки в сторону, заметим, что эта редкая птица в Москве все-таки существует, но «поймать» ее невозможно из-за избыточного количества охотников.

У частных таксистов тарифы повыше.

Более всего тут пошарпанных машин вовсе без таксометра. Когда вы в них садитесь (избежать этого средства трудно), начинается затяжной и оживленный торг, так как теперь от вас требуют конкретных сумм. Одна краткая поездка стоит не менее 30 лир, а если имеете багаж, надо доплачивать. В итоге расстояние, за которое вы в Италии платите 7-8 лир, тут обходится в 50.

Читатель меня может спросить: отчего же введены эти три категории? Ответить не смогу. Не смогли ответить и люди, годами живущие в Москве.

Логика спрашивает: «Как это коммунистический режим позволяет частным лицам иметь автомашины?».

Увидев реальную картину, отвечаю: «Вероятно, государство не упускает свое, и сбирает с машин высокие налоги».

Логика парирует: «Но разве государство не видит, что таким образом творится страшный беспорядок?».

Отвечаю: «Логика у коммунистического режима доходит лишь до определенной точки, кроме того, она не всегда совпадает с моралью и стремлению к заработку».

В особом случае с автомобилями полагаю так: местное руководство, зная, что в Москве пребывает множество иностранных буржуев, часто нуждающихся в средствах передвижения, разрешает потрошить их карманы своему коммунистическому псевдо-пролетариату.

В конце концов, в Москве остаются западные доллары, а они нужны казне. 

Глава 3

Стоимость рубля и спекуляция 

Раз мы стали говорить о рубле, зададимся фундаментальным вопросом: а сколько же стоит рубль?

Официальный его курс по отношению к доллару – 1,94, то есть один доллар стоит один рубль и 94 копейки (в рубле 100 копеек). Заметим, что тут в качестве иностранной валюты отсчет ведут именно в долларах и поэтому советуем путешественнику в Россию запастись «банкнотами дядюшки Сэма». Значит, чуть округленно, рубль стоит десять лир. Сразу поясню, что на один рубль можно купить примерно то же самое, что на две лиры – жизнь в России, следовательно, в пять раз дороже, чем в Италии.

Однако отношение рублю к доллару есть его внутренняя стоимость, установленная советским правительством. При этом следует иметь в виду, что на свободном рынке, заграницей, рубль не конвертируем. Напрасно я в Берлине пытался в дюжине банков обратить в марки те немногие рубли, что у меня остались. Советскую валюту никто не хотел принимать.

Тому есть разные причины. В первую очередь, просто невозможно оценить точную стоимость рубля. Да, советское правительство определило курс по отношению к доллару, но неизвестно насколько такой курс соответствует реальному металлическому запасу, стоящему за циркулирующим по стране 2 миллиардам и 411 миллионам рублей. Существует ли в действительности объявленный тут запас в 35% золота и иностранной валюты?

А бумажных банкнот – действительно ли 2 миллиарда 411 миллиона рублей, или же их больше? Подобные вопросы завешены флером таинственности. Уже установившееся недоверие к рублю, пусть официально стабилизированному советским Госбанком, возрастает из-за вредных политических кампаний Москвы. Сколько сегодня, к примеру, реально стоит рубль, в то время как политика по отношению к крестьянству явно ведет к росту денежного обращения? (Рост цен на зерно означает удорожание жизни и, следовательно, возможное повышение заработных плат, а значит и обращения.)

Тем не менее, существуют нелегальные структуры, спекулирующие рублями и долларами.

Иностранец, въезжающий в СССР, не может с собой брать рубли. Советское правительство заставляет его, после пересечения границы, обменивать привезенные доллары по насильственному курсу в 1,94. При этом советская казна, естественно, крупно наживается. Иностранец, не желая неприятностей, в самом деле, приезжает без единого рубля, но когда начинает менять свои деньги по официальному курсу, неприятности он получает с другой стороны. Полагая подобный курс откровенно грабительским, он начинает возмущаться. Структуры, о которых я упомянул, идут к нему на «помощь», предлагая по три и даже по пять рублей за доллар, вместо официального курса в 1,94.

Вот как осуществляется полный цикл. За пределами СССР наличествуют до сих пор советские рубли — остатки от выплат, произведенных советским правительством или частными лицами до так называемой стабилизации рубля (внутренней). Эти рубли, понятное дело, обесцененные, в таких пограничных странах, как Польша или Финляндия ищут своего применения. Идущие на риск люди их скупают, так как купюры, будучи привезенными в СССР, удваивают, если не утраивают свою ценность. Спекулянты таким образом неплохо наживаются: купив за доллар 6 рублей, или даже больше, они потом отдают за тот же доллар всего 3 рубля.

За крупные американские купюры предлагают больше, так как их легче утаить – ведь если на въезде вам не дают ввести рубли, то на выезде не дают вывести более определенной суммы долларов, или иной конвертируемой валюты (Путешественнику, пересекающему советскую границу, убедительно советую указать в таможенной декларации все свои деньги, иначе на обратном пути их могут конфисковать).

Советское государство не разрешает своим гражданам покупать доллары. Желающим их иметь приходится тайком прибегать к подпольной торговле, переплачивая за доллары. В моменты паники, когда возникает угроза очередного падения рубля, владельцы накоплений стараются спасти хотя бы их часть, скупая доллары.

Лишь в особых случаях правительство разрешает приобрести у Госбанка ограниченное число долларов по официальному курсу – и тут происходит обратное явление. Тот, кому удается купить доллары по низкой цене, старается их сбыть тем, кто срочно нуждается в валюте, а затем, быть может, вновь пытается купить их у Госбанка – через родственников, друзей и соучастников операции, имеющих легальные права на покупку валюты.

Один рассказанный мне случай демонстрирует, сколько препятствий приходиться преодолевать русским, дабы заиметь иностранную валюту. Когда ледокол «Красин» отправился из Ленинграда на спасение участников экспедиции дирижабля «Италия»[11], один большевицкий коллега взял взаймы у своего итальянского коллеги, жившего в Москве, сотню долларов. Через несколько месяцев, когда потребовалось вернуть долг, ему пришлось сделать приличный «крюк»: приобретя официально доллары, якобы ради погашения задолженности заграницей, он отправил их одному знакомому в Италию, а тот, заранее предупрежденный, переправил их назад из Рима в Москву.

Ради облегчения финансовых дел и ради откровенной спекуляции в СССР бурлит подпольная валютная деятельность, филиалы которой теряются в кромешной тьме. Ее участники рискуют свободой, а то и головой. За валютные преступления тут беспощадно карает ГПУ.

А с ГПУ шутки плохи! 

…………………………………………………..

На это сакраментальной фразе мой переводческий процесс оборвался.

Знакомясь далее с текстом Гвидо Пуччо, я все более убеждался в ряде грядущих трудностей. Автор, начавший перевод с цитаты из Муссолини «Большевизм – чисто русское явление», посвящал немало усилий на сопоставление большевистского и фашистского строя, понятно – в пользу последнего. Русскому читателю, который отождествляет фашизм и нацизм, следовало разъяснить некоторые ньюансы… О своих сомнениях я поделился с Джанни Пуччо, тот попросил послать мой перевод.

Он пошел гулять по чужим рукам, а спустя некоторое время я получил от Джанни распоряжение прекратить дело: какие-то молодые и энергичные переводчицы (имена не сообщались) внушили ему мысль, что сделают работу лучше…

Спустя полтора года я получил бандероль с русской книгой Гвидо Пуччо (М., 2014). Оставив в стороне обсуждение перевода, где я – слишком заинтересованная сторона, книга меня удивила полнейшим отсутствием какого-либо т.н. аппарата: ничего не сказано ни о ее авторе, нет ни дат его жизни [1894-1980], ни прочего, никаких комментариев к многочисленным персонажам и явлениям. Переводчик курьезным образом откомментировал одну-единственную вещь – Черную Мадонну, всерьез разъяснив ее культ в католичестве и не заметив, что в данном случае эрудированный итальянский путешественник цитировал любимого Витторио Альфьери и что речь шла о чулочнице, а не о Богоматери.

Теперь, пользуясь возможностями Интернета, предлагаю первые три неопубликованные главы моего перевода. 

Примечания (Михаила Талалая)

08-05-2014