Суворов Александр Васильевич, Итальянский поход

Опубл.: М. Талалай. Русская армия в Италии в 1799 г.: освобождение или оккупация? // Россия и Италия: культурные и религиозные связи в XVIII-XX веках. СПб.: Алетейя, 2014. С. 45-54.

Когда весной 2011 г. в рамках перекрестного русско-итальянского года было решено торжественно водрузить мемориальную доску в Милане, на дворце Бельджойзо[1], где пребывал в 1799 г. А.В. Суворов, после разного рода консультаций, в том числе и с автором этих строк, возникло следующее предложение по ее тексту:

ВО ДВОРЦЕ БЕЛЬДЖОЙОЗО В АПРЕЛЕ 1799 ГОДА ОСТАНАВЛИВАЛСЯ ФЕЛЬДМАРШАЛ АЛЕКСАНДР СУВОРОВ, КОМАНДОВАВШИЙ СОЮЗНОЙ РУССКО-АВСТРИЙСКОЙ АРМИЕЙ, ОСВОБОДИВШЕЙ В АПРЕЛЕ-АВГУСТЕ 1799 ГОДА ЛОМБАРДИЮ И ПЬЕМОНТ ОТ ФРАНЦУЗСКИХ ЗАВОЕВАТЕЛЕЙ И СОКРУШИВШИЙ МИФ О НЕПОБЕДИМОСТИ АРМИИ НАПОЛЕОНА БОНАПАРТА.

Однако, после согласования с итальянской стороной, в Милане появился другой текст, намного более сдержанный:

In questo palazzo nell’anno 1799 / il generale feldmaresciallo / Aleksandr Suvorov / grande condottiero russo / fu ospite durante la campagna / di Lombardia e Piemonte [В этом дворце в 1799 г. во время Ломбардо-Пьемонтской кампании останавливался великий русский полководец генерал-фельдмаршал Александр Суворов].

Из текста, как видно, исчезло упоминание об австрийцах и французах, а главное – об «освобождении Ломбарда и Пьемонта»; при этом появилось выражение «Ломбардо-Пьемонтская кампания», в итальянской историографии редко употребляемое.

Подобная серьезная редактура со стороны итальянской стороны ставит вопрос: что же делала русская армия в Северной Италии в 1799 г. – освобождала ее или нет?

Напомним вкратце обстоятельства Итальянского похода Суворова: так называют эту кампанию русские историки (она же кампания Второй коалиции), в то время как для итальянцев это, по преимуществу, – Первая реставрация (имеется в виду недолгая на тот момент реставрация австрийского правления). Вместо этого термина, звучащего консервативно, если не «реакционно», на мемориальной доске в Милане появилась уже упомянутая «Сampagna di Lombardia e Piemonte».

Возвращение на север Италии австрийцев предопределила первая победа Суворова, на реке Адда. В ночь с 15 на 16 апреля ст.ст. 1799 г. русская армия форсировала эту реку и разбила противника. Пришедший из Милана 16 апреля французский кавалерийский полк также был разбит казаками. На следующий день, 17 апреля, австрийский корпус генерала Й.-Ф. Вукасовича взял в плен французских солдат, стоявших в резервном отряде и даже не ведавших, что битва уже ими была проиграна. Так, за три дня – 15, 16 и 17 апреля – решена была участь всей Ломбардии: перед русско-австрийскими союзниками открылся путь к Милану. Суворов назвал Адду «Рубиконом на дороге в Париж», заметим – не в ломбардскую столицу, которая мыслилась лишь как первая важная станция на пути во Францию, в гнездо «революционной гидры».

В тот драматический для французов момент командование армии принял 36-летний честолюбивый генерал Жан-Виктор Моро[2]. Однако французские оккупанты, при известии о быстром наступлении «старого скифа», как они прозывали Суворова, бежали из Милана – вместе с самим командующим армией Моро[3].

О том, как действительно был взят Милан, существует интересное свидетельство из первых рук, казачьего атамана Адриана Денисова, которого 17 апреля на подходе к городу Суворов словесно командировал к австрийцам. Те испросили у атамана письменный приказ, но он, не решаясь беспокоить фельдмаршала, не вернулся назад к Суворову, а отправился с казаками к городу. Высланная им к городским воротам команда Миронова обнаружила, что французы бежали и что «все жители с дружеским расположением на казаков смотрят» [4]. «Решился я занять город» – сообщает в своих записках атаман, пригласивший к воротам бургомистра («господина президента») и сказавший ему «учтиво, но с тоном победителя, что получено приказание занять Милан. <…> Мы с ним уговорились, что я через час буду входить в город и сверили для сего свои часы». В итоги ключи от Милана принял всё тот же Денисов, а австрийцы, которым он послал рапорт о сдаче города, заявили, что устали и пришли, во главе с Меласом, в ломбардскую столицу лишь на следующий день. Атаман пишет, что при этом «я его, не слезая с лошади, обнял, но старик Мелас при сем случае упал со своей лошади».

Очевидно, что Суворов тактично соблюл тут «политкорректность» – Милан и Ломбардия были австрийской вотчиной, и успех русского оружия служил австрийской реставрации. Впоследствии общим местом стало занятие Милана именно австрийцами, хотя более информированные местные источники сообщают-таки, что первыми «проникли» казачьи отряды.

Миланцы приветливо, даже восторженно, встречали русско-австрийское войско: республиканцы, адепты марионеточной Цизальпинской республики, и французы успели разочаровать горожан, да и как меланхолично писал тогда один современник, «обыватели всегда рады новым ярким событиям»[5]. Республиканцы оскорбляли чувства верующих, глумились над святынями, закрывали религиозные учреждения. Французы, перед тем как покинуть Милан, опустошили городскую казну и вне очереди, досрочно, собрали с горожан ежегодный налог, который, естественно, увезли с собой.

Живописных казаков прозвали «русскими капуцинами» из-за пышных бород. Суворов, как вспоминали очевидцы, вел себя, как обычно, весьма экстравагантно – христосовался с итальянцами (вход русского войска пришелся на православную Пасху), объясняя им – по-итальянски, которым владел, – что идет «возвращать католическую веру». Показательно, что русский полководец смещает тут акценты – из области военно-политической (помощь союзникам-австрийцам) в область духовную, религиозную[6].

Примерно то же самое, реставрацию католической веры, ощущали представители Миланской Церкви.

Накануне торжественного входа в Милан, 17 апреля, Суворова принял в своей резиденции в Монце архиепископ Филиппо-Мария Висконти (1720-1801), поблагодаривший русскую армию за освобождение (!) Ломбардии. После триумфального марша русской армии по городу 18 апреля был отслужен в кафедральном соборе молебен «Te Deum». Архиепископ – полный тезка последнего правителя Милана из рода Висконти, Филиппо-Мария, – в то время уже был 80-летним старцем. На миланскую кафедру он взошел по личному выбору австрийского императора, и в целом, естественно, проводил проавстрийскую политику. Он был известен и как талантливый проповедник и меценат. Торжественно встретив союзников, после краха Первой реставрации, то есть при возвращении в Милан французов, монсеньор был вынужден бежать из родного города. Однако в последние месяцы перед смертью французы дозволили ему вернуться на законную кафедру.

В честь союзников-освободителей и Суворова видный местный композитор Амброджо Минойя (1752-1825), позднее – директор миланской Консерватории, написал торжественную кантату, на стихи Лоренцо Чичери, которые, в рукописи, нам удалось обнаружить в архиве Консерватории Милана. Ее исполнил в «Ла Скала» 25 мая 1799 г. (нов. ст.), уже после ухода из Милана в сторону Турина Суворова, тенор Винченцо Алипранди. Правда, спустя шесть лет тот же композитор сочинил кантату в честь Наполеона, прогнавшего из Ломбардии австрийцев и короновавшегося тут «железной короной»…

Фельдмаршал Суворов остановился в миланском палаццо Бельджойозо, всего на три дня, с 18 по 20 апреля, – впереди был поход далее на запад, в Пьемонт.

На берегах реки Треббия он затем сошелся с 35-тысячным французским войском под командованием Этьен-Жак-Жозеф-Александра Макдональда: два дня, 18 и 19 июня (здесь и далее даты даны нов. ст.), шла отчаянная схватка, в результате которой французы были разбиты.

Самая же важная битва той кампании произошла у Нови-Лигуре, 15 августа 1799 г. Теперь во главе республиканской армии в Италии встал Бартельми-Катрин Жубер, честолюбивый 30-летний генерал, решивший повернуть колесо фортуны, до сих пор не жаловавшей французов. Спустившись с Апеннин на равнину, Жубер рванулся в бой, несмотря на превосходящие силы противника – 50 тыс. союзников против 35 тыс. французов. Развернулось одно из самых кровопролитных сражений той эпохи. После поражения французы в беспорядке бежали, однако союзники не предприняли попытки их преследовать, упустив таким образом возможность нанести окончательный удар противнику.

Что касается столицы Пьемонта, то еще 26 мая, до баталий при Треббии и Нови-Лигуре, русско-австрийские войска, впереди которых выступали вооруженные местные крестьяне, так называемые «христианские массы», ведомые Бранда дей Луччони, человеком авантюрного склада, вступила в Турин (городская цитадель, однако, не сдавалась до 21 июня). Выступление пьемонтских крестьян против французов по своей идеологии напоминало знаменитое крестьянское сопротивление в Вандее.

Таким образом, к началу июня Итальянский Север был очищен от французов, уходивших к Лигурийскому побережью. Отступившие французы, к которым присоединились поляки-волонтеры и цизальпинцы (сторонники эфемерной Цизальпинской республики), засели в Генуе, и их предводитель, генерал Массенá, дал решительный отпор осадившим порт союзникам. Однако после победы при Нови-Лигуре пришлось сдать и Геную, в итоге к тому моменту в Пьемонте в руках французов теперь оставались только цитадели в Тортоне и Серравалле.

Как же оценивали Суворовский поход в Пьемонте сами пьемонтцы?[7] Первое обстоятельное описание его действий мы находим в анонимной «Истории жизни и триумфов графа Суворова-Рымникского…» [Storia della vita e fasti di S.A. il Signor Conte Alessandro Suwarow Rymniski…], опубликованной в Турине уже в 1799 г. В ней подробно рассказывается о баталиях на итальянской земле и об их героях. Вне сомнения, что неизвестный нам автор «Истории жизни…» лично наблюдал за большинством освещенных им событий: можно сказать, что это – информация из первых рук. Аноним писал свою «Историю…» в Турине, откуда только что были изгнаны французы и, вне сомнения, искренне поддерживал действия союзников.

Прямо противоположную точку зрения на Суворовский поход тогда же высказал другой очевидец кампании, на сей раз хорошо известный, – Жак Маранда [Maranda], в его «Обзоре Пьемонта при королевском режиме с прибавлением о вальденсах и барбетах» [«Tableau du Piémont…»] (Турин, 1803). Автор являлся членом протестантской Вальденской Церкви, гонимой папистами и ультракатоликами, – поэтому при вступлении в Пьемонт либеральных и антиклерикальных французов, он, как и другие вальденсы, встал на сторону пришельцев. Ему лично французы поручили операции против партизанских отрядов восставшего крестьянского населения, исповедовавшего ультракатолицизм. Книга Маранды неслучайным образом вышла в тот момент, когда в Пьемонт опять вернулись французы, уже из наполеоновской Империи, т.е. после поражения Первой реставрации. Согласно ее автору именно австрийцы и их союзники русские, а не французы являлись истинными оккупантами…

Много позднее, уже в ХХ в., на базе местных источников, исследователь Джузеппе Понте [Ponte] реконструировал детальную картину схватки французов и союзников в краях Пьеве-дель-Каиро и Алессандрии. Речь идет о его книге «Якобинцы и австро-русские [войска] в памяти Пьеве-дель-Каиро» [I Giacobini e gli Austro-Russi nelle memorie di Pieve del Cairo] (Меде, 1931). Позднее тот же Понте написал обстоятельную статью в журнале провинции Алессандрия «Rivista di storia, arte e archeologia» (1933), базирующуюся на редких местных источниках той поры – переписки пьемонтских маркизов Карло и Луиджи Гуаско-Кастеллетто. Автор стремился к сдержанному тону и, согласно его представлениям, и французы, и австрийцы были для севера Италии вооруженными пришельцами. И, если первые были открыто враждебно настроены против легитимного итальянского (савойского) трона, то последние скрыто интриговали против нее и препятствовали его утверждению.

Другой исследователь Гауденчо Кларетта [Claretta] дал более широкое полотно, где, также на основе местных источников, описал главных действующих лиц кампании, среди которых – Таон де Ревель, Тонсо, Просперо Бальбо и, конечно же, Суворов. О нем Кларетта писал, что полководец «был всегда готов на быстрый ответ» и что он «умел дать его с неотесанной элегантностью, хорошо подходившей духу его солдат». Его книгу – «Страница субальпийской истории в 1799-1800 годах» [Una pagina di storia subalpina negli anni 1799 e 1800] (Флоренция, 1873) – как и предыдущую – можно отнести к разряду «краеведческих» изысканий, так как базируется на множестве подробностей местного уровня.

Более глубокий анализ Итальянской кампании дан в трудах ряда профессиональных историков, включавших изложение событий в свои обстоятельные монографии по истории Италии.

Карло Ботта [Botta], сперва бывший якобинцем, а затем перешедший в стан «умеренных», иначе «модератов» (либерально-демократическое движение эпохи Рисорджименто), отвел немало страниц Суворову в своей фундаментальной «Истории Италии в 1789-1814 годах», в 6-ти томах; Каполаго, 1833-1837). В ней отражена перемена взглядов автора, отводившего, впрочем, французам в Пьемонте роль «двигателя прогресса», который в итоге «тормозили» австрийцы.

Фердинандо Пинелли [Pinelli] в скрупулезной «Военной истории Пьемонта» (Турин, 1854) уделил особое внимание вкладу русского полководца в разгром французов – он же выявил роль пьемонтцев-наемников, сражавшихся на стороне Директории. Таким образом, он продемонстрировал элементы малой гражданской войны, разгоревшейся тогда между сторонниками революционной Франции и ее противниками.

Два крупных туринских архивиста, Никомеде Бьянки [Bianchi] и Доменико Карутти-ди-Кантоньо [Carutti di Cantogno], работавшие, соответственно, в Государственном архиве и в Королевской библиотеке, базировали «Историю пьемонтской монархии с 1773 по 1861 г.» (Турин, 1878) и «Историю Савойского Дома во время Французской революции и Французской империи» (Рим, 1892) на редких документах. Их обстоятельные труды не проходят мимо военных событий 1799 г. и личности Суворова.

К аналитическим работам профессионалов добавим также публикацию Джузеппе Греппи [Greppi] о дипломатических отношениях между Сардинским королевством, Австрией и Россией («Sardaigne – Autriche – Russie. Etudes diplomatiques», Рим, 1910), где автор публикует также ряд писем Суворова.

Об «итальянском вопросе» в наполеоновскую эпоху компетентно говорится в хрестоматийной монографии Джузеппе Берти, переведенной на русской язык: «Россия и итальянские государства в эпоху Рисорджименто» (М., 1959), которая дает события, пусть и в марксистском ключе, но весьма документировано и обстоятельно.

В качестве иллюстраций – весьма общего характера – к событиям той поры могут послужить книги ломбардского литератора Алессандро Верри [Verri], «Памятные события 1789-1801 гг.» («Vicende memorabili…», Венеция, 1858), и остроумного собирателя туринских анекдотов Альберто Вирильо [Viriglio] «Наполеоновский Турин» («Torino Napoleonica», Турин, 1905).

Следует рассказать о двух авторах, которые заслуживают наибольшего доверия – они, будучи авторитетными свидетелями эпохи, стали и самыми популярными источниками цитирования в последующих публикациях. Благодаря эрудиции, взвешенности и глубине суждений их по праву относят не только к хронистам, но и к историкам.

Первый – это Анри-Жозеф Коста-де-Борегар [Costa de Beauregard], одно из главных действующих лиц «альпийской» войны 1792-1796 гг. против французов-республиканцев. В своей замечательной мемуарной книге «Разное из военного портфеля» он описывает преимущественно те военные годы, доведя, однако, свое повествование и до вступления Суворова в Турин. Но вклад Анри-Жозеф Коста-де-Борегар этими воспоминаниями не ограничивается: сохранилось множество его писем к родным и близким, собранных и изданных в книге «Человек из прошлого» (Париж, 1878) его правнуком, работавшим в семейном архиве в фамильном савойском замке Ля-Мотт-Серволе.

Другой «очевидец-историк» – это маркиз Шарль-Франсуа Таон де Ревель [Thaon di Revel]. В ту бурную эпоху маркиз служил лейтенантом при изгнанном на Сардинию короле Карле-Эммануиле IV, а также главой Регентского совета. Его сыну Иньясу и внуку Дженова-Джованни мы обязаны публикацией ценнейших мемуаров этого незаурядного политического деятеля (вышли в Турине в 1871 г.).

Русский полководец в текстах Коста и Таона предстает как образцовый легитимист, который всеми доступными средствами, в том числе и пером, добивается возвращения изгнанных государей в их страны и не достигший полного успеха в своем предприятии лишь из-за надменного сопротивления венского кабинета. Образ Суворова- легитимиста сформировался также и в результате того необыкновенного уважения, которое испытывали к нему пьемонтские войска.

В 17-18-х главах мемуаров маркиза Таона рассказывается, как с вхождением русского полководца в Турин там был учрежден Регентский совет с самим Таоном во главе, и как прибытие австрийского имперского эмиссара стало препятствовать работе этого совета. В своем смелом письме к Суворову от 3 июля 1799 г. Таон заявил, что он против «патронажа австрийцев» и за принцип легитимной власти. Расхождения между Суворовым и Меласом после победы при Нови-Лигуре были вызваны стремлением Вены к гегемонии на Итальянском Севере: в итоге французская оккупация, как полагает мемуарист, по сути дела сменилась австрийской.

Книга Коста-де-Борегар, в свою очередь, предоставляет читателям как ценные свидетельства очевидца, так и их вдумчивый анализ. Появление русских войск в Италии автор связывает с той дружбой, что возникла между Павлом I, тогда «князем Северным», во время его путешествия по Италии в 1782 г. и членами Савойского Дома. Детально повествуется о входе русских войск в Турин и о длительной осаде туринской цитадели.

После изгнания французов из Турина и Пьемонта стратегический план Суворова состоял в продолжение похода на запад, вдоль западного берега Лигурийского моря – до южных земель Франции. Однако серия затяжных и неумелых действий австрийцев, а также события на других военных театрах, в первую очередь, в Швейцарии, помешали ему исполнить задуманное. В Асти, где находился штаб полководца, 25 августа он, в самом деле, получил неожиданное письмо императора Франца II, где объявлялось об окончании его военной миссии в Италии и о командировании русских войск в Швейцарию: там французы перешли в наступление, угрожая альпийским перевалам – Симплонскому и Сен-Готарду. Думается, что фельдмаршала мало утешило пришедшее от императора Павла I поздравление с победой при Нови, которая – в свете дальнейших событий – не возымела никакого позитивного влияния на ход войны Второй коалиции с Францией.

В итоге в Пьемонте плодами побед Суворова воспользовалась не Савойская легитимная династия, а те же австрийцы. После того, как они даже не пустили в Турин «реставрированного» Савойского монарха (Карла-Эммануила IV), стало окончательно ясно, что им было нужно лишь русскими руками вернуть себе власть в Италии.

Что касается Ломбардии, то после ухода русской армии, австрийцы сначала вели достаточно либерально по отношению к неверным подданным, хотя, однако, не обошлось – несколько позднее – без политических репрессий. Когда же сюда, уже в 1800 г., вернулись французы и город стал столицей марионеточного Италийского королевства, тут произошла некая смена элиты, и к рулю власти пришли профранцузские настроенные миланцы. Многим, в том числе князю Альберико XII Барбиано ди Бельджойозо, принимавшему у себя во дворце Суворова (там, где в 2011 г. повесили мемориальную доску), пришлось уйти в тень.

«Вторая реставрация», в 1815 г., вновь привела австрийцев в Ломбардию, однако к тому моменту уже стали вызревать патриотические движения – нация стремилась избавиться от чужеземной, пусть и просвещенной опеки. После окончательного падения австрийского правления в 1860 г., всё с ним связанное стало очерняться. Помощь Суворова австрийцам в новой исторической перспективе, с идеалами Рисорджименто, многими стала трактоваться как «реакционной». В итоге сейчас, спустя два века, в свете борьбы нации с Габсбургской империей, про Суворова многие итальянцы стали считать, что он освободил Ломбардию и Пьемонт от одних оккупантов (французов), но утвердил здесь оккупантов других (австрийцев).

Что же отвечать на поставленный в заголовке статьи вопрос? Для российских историков сомнений нет: в 1799 г. суворовская армия была освободительной – в Пьемонте она восстановила, пусть и формально, Савойскую династию, вставшую затем у руля объединения Италии, а в Ломбардии – легитимное правление «Священной Римской империи», альтернативой которому в ту эпоху была лишь наполеоновская Франция, но ни коим образом сами итальянцы, тогда еще не готовые к Рисорджименто. Однако для большей части современных итальянских, особенно пьемонтских, историков Суворов освободительную миссию в Италию не нес[8].

 

19-04-2014