I. «Русский Капри» после Горького
Опубл.: Проблемы истории Русского зарубежья. Вып. 1 / Под ред. Н.Т. Энеевой. М.: ИВИ РАН, 2005. С. 254-265.
Русское дореволюционное присутствие на Капри, связанное с Горьким и с действовашей на острове пропагандистской рабочей школой хорошо изучено. [1] Известный русист Пьеро Каццола красочно назвал этот феномен «италийской Ясной Поляной». [2]
После Октября бывшие политэмигранты оказались у власти, и в Италию, как и в другие страны, хлынули беженцы самых разных категорий, объединенных одним – неприятием большевистского строя. Апеннинский полуостров, впрочем, не стал местом массового исхода: отсталая аграрная страна сама страдала от безработицы и экономических кризисов, а режим Мусоллини подозрительно относился к «белой» эмиграции, полагая ее питательной средой для коммунистических агентов. Таким образом, в первую очередь в Италии укоренились те, кто уже прежде имел здесь какие-то связи и соответствующие возможности обустройства. Кроме того, Капри в 1920-1930-е годы уже стал превращаться в элитарный курорт, и времена его поразительной дешевизны безвозвратно прошли (показательно, что беженцы из нацистcкого Третьего Рейха облюбовали не Капри, а соседнее Амальфитанское побережье, еще долго сохранявшее патриархальность). [3]
Все эти факторы привели к тому, что русская жизнь на Капри после 1917 г. стала сходить на нет. Этому процессу способствовали, по указке сверху, местные власти. Справедливо опасаясь, что присутствие Горького снова вызовет тут появление множество разномастных политэмигрантов (таковыми стали, например, Ходасевич, Берберова, баронесса Будберг), они в 1924 г. поддержали запрет писателю на въезд на остров и ему пришлось искать себе новое пристанище в Сорренто. Как опасный очаг консолидации русских была упразднена богатейшая Русская библиотека, фонды которой раздробили по разным учреждениям. Другого объединительного начала, к примеру, православной церкви, здесь не существовало, в отличие от таких курортов, как Сан-Ремо или Мерано, и некогда цельный феномен «русского Капри» превратился в совокупность отдельных биографий.
Одним из самых ярких русских каприйцев стал художник Михаил Огранович, достигший определенного успеха не только на острове, но и в Неаполе. Его судьба типична для россиян той поры: по сути дела, он являлся «невозвращенцем», обосновавшись на острове еще до революции и превосходно интегрировавшись в местном обществе благодаря браку с каприйкой. Большинство картин Ограновича сохранены его потомками и доступны сейчас осмотру в фойе принадлежащей им гостинице «Belvedere e Tre Re».
Брачные узы привели на остров и других российских подданных, в первую очередь, женщин – Варвару Бочарникову [4], Антонину Харченко, Дарию Павловскую и т.д. Как почти всегда в подобных случаях, они легко ассимилировались в итальянской среде.
Некоторым очагом эмигрантской жизни служила вилла Реджина, где проживала княжеская чета Сайн-Витгенштейнов. Князь Николай Николаевич, камергер и коллежский советник, много занимался развитием сельского хозяйства в России, а Италию и Капри узнал и полюбил еще до революции. Он поддерживал широкие связи с русской диаспорой и записался в приход римской православной церкви, аристократический в те времена по составу. Его супруге Елизавете Михайловне, урожденной Стуковенко, не была чужда коммерческая жилка, и воспользовавшись обширными знакомствами мужа, она открыла на Капри магазин по продаже русским антиквариатом и сувенирами.
Особняком стоит биография бывшего «белого» офицера Александра Башилова, одного из тех немногих беженцев, кто пытался найти свое место на Капри без каких-либо прежде установившихся связей. Единственной работой, которую он смог найти, стала работа в гостиничных танцзалах в качестве наемного кавалера. Беженец тяготился подобной профессией, а неудачная любовная история подтолкнула его к трагической развязке, самоубийству. Башилов обладал наклонностью к поэзии: после его смерти в каприйский муниципальный архив попали рукописи его стихов, написанных на французском.
На Капри обосновались и двое балтийских баронов. Потомок тевтонских рыцарей, Эдуард фон Раден, влюбившись в еврейскую девушку и не получив родительского благословения на брак, покинул Россию еще в конце ХIХ века и поселился с нею на острове, где устроился работать швейцаром в отеле «Квизисана». Свою привязанность к Италии и к Капри супруги демонстрировали в именослове детей: так первую дочь они назвали Италой, первого сына – Тиберием, в память о римском императоре, прожившем почти 11 лет на Капри, второго сына – Гумбертом (Умберто) – в память об итальянском короле, погибшем от руки анархиста в 1900 г., за несколько месяцев до рождения младенца. В 1913 г. Реа (Рахиль) Киршнер, уже после рождения всех своих пяти детей, приняла крещение в лютеранской церкви Неаполя и там же повенчалась с бароном Эдуардом. Она пережила супруга почти на полвека, став впоследствии самым старым членом каприйской лютеранской общины.
Другой барон, Яков Александрович фон Иксуль, после 1917 г. делил свою жизнь между Италией и Геманией, сделав блестящую научную карьеру как доктор медицины honoris causa и доктор философии honoris causa, доктор естественных наук honoris causa Утрехтского университета, почетный профессором биологии, основатель и руководитель Института Исследований Природы в Гамбургском университете. Его жена Гудрун, урожденная графиня Шверинская, после смерти мужа написала его подробную биографию («Jacob von Uexkull. Seine Welt und seine Umwelt. Eine Biographie», Hamburg, 1964).
Капри посещали и многие другие эмигранты – о космополитичной обстановке 1930-1960-х гг. рассказала в своих воспоминаниях «Dalla Russia alla Russia» [«Из России в Россию», Милан, 1966], известный модельер Ирина Голицына, владевшая на острове летней дачей. [5]
В 1980-х гг. на острове искал себе виллу Рудольф Нуреев, но по разным причинам это намерение не осуществилось и танцовщик в итоге приобрел близлежащий архипелаг Ли-Галли.
Важную и точную информацию о выходцах из России дают данные, собранные в местных муниципальных и церковных архивах, а также на каприйских кладбищах. Если российских подданнных, принявших (чаще всего в результате брака) католичество, хоронили на общем кладбище, то совсем иначе обстояло с православными и протестантами.
Некатолическое кладбище было учреждено в 1878 году колонией иностранцев, преимущественно англичан: прежде некатоликов, умиравших на Капри, погребали вне кладбищ и без похорон, в различных уголках острова. Основателем каприйского Некатолического кладбища считается англичанин Дж. Хейуорд (Hayword), завещавший на него свои средства – «для всех некатоликов, вне зависимости от расы и религии», как гласит девиз на мемориальной доске в память благотворителя. Тот же Хейуорд стал первым здесь погребенным. В переговорах относительно устройства кладбища, которому сопротивлялись местные католические клирики, большую роль сыграл Игнацио Черио, каприйский врач и историк, основатель краеведческого Фонда Черио (Centro Caprese Ignazio Cerio); он же долгие годы возглавлял Кладбищенский комитет. В 1898 и в 1936 годах этот комитет приобрел два новых участка для захоронений, и с тех пор некрополь разделяют на три зоны: Старую (Old Cemetery), Новую (New Cemetery) и Западную (Ovest). Могилы выходцев из России по численности занимают тут четвертое место, после британцев, немцев и американцев.
Органом управления кладбища до Первой мировой войны являлось ежегодное Главное собрание колонии некатоликов, в которых регулярно участвовала одна русская жительница острова, Дария Кальбе, урожденная Павловская. В межвоенный период кладбищем управлял комитет возглавляемый Эдвином Черио, сыном Игнацио, а после Второй мировой войны – Фонд Черио. Наибольшую активность проявила лютеранская (немецкоязычная) община Капри, нашедшая финансирование даже в различных учреждениях ФРГ. Однако средств для поддержания в порядке кладбища было недостаточно, и в 1991 году Фонд Черио передал его в ведение каприйского муниципалитета.
[Далее в сборнике опубликован список, составленный на основании обследований трех кладбищ Капри (католического и некатолического г. Капри и муниципального г. Анакапри), проведенных в начале 2000-х гг. К результатам этих поисков присовокуплены данные из архивов, библиотек и различных учреждений. Важнейшим источником послужили кладбищенские реестры «Obituary Registers for Districts» [Реестры погребений по участкам], хранящиеся в Генеральном консульстве Великобритании в Неаполе. Свод дополнен по материалам метрических книг православных греческой церкви Неаполя и русской церкви Рима и лютеранской церкви Неаполя. Ценная информация почерпнута в метриках муниципальных Записей актов гражданского состояния (Anagrafe) в коммуне г. Капри. Список, в составе общего перечня Некрополя в Неаполе и окрестностях см. на сайте www.santandrea.ru ].
[1] Итоговым можно считать сборник статей под общей редакцией Витторио Страды «L’altra rivoluzione» [«Другая революция», Капри, La Conchiglia, 1994), с участием В. Страды, Ю. Шеррер, Г. Гловели, И. Ревякиной.
[2] Cazzola P. Artisti e scrittori russi a Capri dall’Ottocento ad oggi [Русские художники и писатели с XIX века и до наших дней] // Le pagine dell’Isola. Quaderni del Centro Caprese Ignazio Cerio, 1992, № 1, р. 24 (заметим, что автор не касался тут темы эмиграции, и из послереволюционных посетителей Капри упомянул лишь путешественников из СССР – Владимира Лидина, Николая Асеева, Анастасию Цветаеву, Исаака Бабеля и Виктора Некрасова).
[3] Voigt K., Henze W. Rifugio precario. Artisti e intellettuali tedeschi in Italia 1933-1945 [Ненадежное убежище. Немецкие художники и интелекуталы в Италии в 1933-1945 гг.]. Milano, 1995.
[4] Бочарникова пригласила к себе на Капри из Москвы свою мать, Олимпию Петровну, в девичестве Бриткину, ставшую одной из местных долгожительниц – она скончалась в 1922 г., почти в столетнем возрасте.
[5] См. рец. на ее мемуары: Россия и Италия. Русская эмиграция в Италии в ХХ веке. М., 2003. С.327-328.
II. Капри по-русски. Библиографический очерк
Опубл. на итал.: Capri in russo. Saggio bibliografico // Conoscere Capri. Studi e materiali per la storia di Capri. № 3. 2005. P. 165-173 (пер. Антонеллы Кристиани)
Приближается столетие со дня высадки Максима Горького на Капри (2 ноября 1906 г.), момента, ставшего определяющим в возникновении русского мифа о Капри. С той поры каприйские фотообразы как «основоположника соцреализма», так и Ленина-шахматиста вошли в советские учебники истории, став официозными «иконами», а пребывание на острове Горького и его гостей, многочисленных литераторов, актеров, художников и революционеров стало объектом пристального изучения.
В советскую эпоху «русский Капри» преподносился, естественно, в рамках утвердившейся идеологии, с падением которой стал возможен новый, непредвзятый и не подцензурный подход. Прежде это феномен освещался, исходя из неприятия Лениным пропагандистской школы на острове, откуда исходила, по его выражению, «каприйская ересь». Новые возможности интерпретаций появились после рассекречивания ранее закрытой для исследователей переписки между Лениным и Горьким, а также между последним и Богдановым, лидером «каприйской школы». В итоге уже на рубеже 1980-1890-х годов в России появились новые оригинальные исследования, большинство которых нашли свое отражение в итальянском сборнике, под редакцией Витторио Страда, «L’altra rivoluzione» («Другая революция», Edizioni La Conchiglia, 1994). Тот же Страда привлек в свою следующую книгу, весьма момунентальную, «I russi e l’Italia» (Milano, Scheiwiller 1995), одну из участниц своего предыдущего каприйского сборника и одну из самых верных исследовательниц «русского Капри», — Ирину Ревякину, которая опубликовала в ней новое исследование: «I russi a Capri. 1906-1913».
Русское присутствие на Капри нашло свое отражение и в широком полотне «Capri 1905-1940. Frammenti postum» (под ред. Леа Верджине; Milano: Skira, 2003), где в целом изложены уже известные в русской историографии, за исключением, пожалуй, фигуры литератора Михаила Семенова, прежде не упоминавшегося в России по причине его эмиграции и антикоммунизма. Хотя Семенов постоянно жил в Позитано, он часто бывал на Капри и был для русской эмиграции неким референтом по Неаполитанскому заливу.
После этих публикаций, познакомивших итальянскую публику с русской «каприлогией» прошло десять лет, в течение которых в России вышел ряд новых исследований – их представление мы и поставили своей целью.
В первую очередь, следует отметить верность каприйской теме Ирины Ревякиной, сотрудницы Института Мировой литературы РАН. Взяв за основу свое предыдущий очерк на итальянском «I russi a Capri. 1906-1913», она с большей основательностью и на более широком архивном материале переработала его в статью «“Русский Капри”. 1907-1914» (в сб. «Россия и Италия. Русская эмиграция в ХХ веке», под ред. Н.П. Комоловой, М.: Наука, 2003, стр. 12-31). В отличие от предыдущей работы, здесь обращено большее внимание на биографические подробности и на сложные переплетения судеб членов русской колонии – этому способствовало как более открытая атмосфера современных исследований в России, так и кропотливая работа автора с неизданной перепиской и дневниками жителей острова того периода (А.К. Лозина-Лозинский, А.А. Золотарев, А.К. Лоренц-Мецнер и др.), хранящихся в фондах Института литературы.
После широкого очерка о «Русском Капри» — заметим, что Ревякина первой внедрила в научный оборот этот термин, подхваченный потом другими исследователями – исследовательница обратилась к более узкому сюжету – взаимоотношениям между Горьким и Шаляпиным, достигшим драматическим моментам именно в каприйской обстановке. Ряд отдельных статей вылился в ее книгу «Шаляпин и Горький. Двойной портрет в каприйском интерьере» (М., 2002). Отношения, сближения и расхождения, между двумя выдающимися представителями русской культуры начала ХХ в. здесь представлены, в первую очередь, в художественном плане.
Книга состоит из двух частей. Первая посвящена встречам оперного артиста в каприйской русской среде, и здесь исследовательница опять привлекла неизданный материал, в первую очередь, каприйские мемуары А.А. Золотарева, которые этот литератор вел по возвращении в СССР в 1930-е гг. с русско-итальянским титулом «Campo Santo моей памяти» (Campo Santo означает кладбище; дословно: «Священное поле»). В центре второй части книги Ревякиной – глубокий кризис в отношениях Шаляпина – Горького в 1911 г., связанный со скандалом «коленопреклонения»: в Петербурге, в Мариинском театре труппа вместе с Шаляпиным спела национальный гимн на коленях, обращаясь к ложе царя Николая II. Это вызвало бурную дискуссию в прессе между «левыми» и «правыми», а Горький на время даже разорвал отношения с Шаляпиным: певцу пришлось писать ему покаянное письмо с тем, чтобы писатель наконец, разрешил приехать к нему в гости на Капри. Здесь Шаляпину предложили составить официальное покаяние, чего он не сделал, ибо для него это означало опять «стать на колени» – теперь перед революционерами, и отношения с Горьким в результате у него навсегда остались шероховатыми. В этой части книги Ревякина публикует и подробно разбирает карандашные портреты Горького, исполненные певцом в 1911г. и другие его каприйские эскизы.
К личности Шаляпина обратилась еще одна московская исследовательница, И.Н. Баранчеева, подошедшая к нему не «через Горького», как Ревякина, а через итальянский контекст, весьма густой, так как первым браком певец был женат на итальянской балерине Иола Торнаги. Ее перу принадлежит монография «Шаляпин и его семьи» (М., 2003), где уделено подобающее место и каприйским эпизодам.
Последние годы в России отмечены пристальным вниманием к наследию русской эмиграции – в течение многих лет существовало как бы две разделенных страны, Россия советская и Россия в диаспоре. Публикации прежде неизвестных персоналий возвращают их творчество общей культуре и привлекают внимание широкой публики. Из моря книг о художниках-эмигрантах можно назвать два альбома, Фалилеева и Горбатова, творчество которых было тесно связано с Капри.
Владимир Фалилеев (Пенза, 1878 – Рим, 1950), часто бывал на Капри еще в эпоху Горького и выпустил в 1923 г., за несколько месяцев до отъезда из Родины, прекрасный альбом гравюр «Италия», в том числе с видами Капри. После отъезда Фалилеев был полузабыт, хотя многие его произведения остались в московском Музее изобразительных искусств им. А.С. Пушкина: теперь этот Музей издал монографию «В.Д. Фалилеев» (М., 2003), где среди прочего есть и неизданный прежде каприйский портрет Горького (1912).
Истинным открытием для русской публики стало имя художника Константина Горбатова (Ставрополь, 1876 – Берлин, 1945), большого поклонника Капри. За первой небольшой статьей (А. Кусакин, журнал «Наше Наследие», 1999, № 49) последовала прекрасная о нем монография «Константин Горбатов» (М., 2001) с массой иллюстраций, в том числе многими пейзажами Капри 1910-1920-х годов.
Нашел своих персональных исследователей и еще один выдающийся персонаж «русского Капри» – А.А. Богданов (1873-1928), революционер, врач, философ, экономист, литератор, неутомимый мечтатель о «светлом будущем человечества» — он и погиб, произведя сам на себе неудачный опыт по переливанию крови. Его яркая фигура привлекла к себе целую группу современных исследователей, основавших в Москве целый Международный институт им. Богданова, регулярно выпускающий бюллетени. Именно в одном из них, № 2 (18), 2004 г., вышла самая интересная и глубокая биография Богданова, составленная Г.Д. Гловели, сотрудником Института экономики РАН и одним из авторов уже упомянутого сборника «L’altra rivoluzione».
Масштабную попытку реконструкции «русского Капри» — но в другом плане — предпринял московский культуролог и философ Алексей Кара-Мурза, собравший обширную антологию «Знаменитые русские о Неаполе» (M., 2002). В ней он попытался дать общую «идею» Неаполитанского залива и Капри, возникшую в воображении, и следовательно, в текстах русских путешественников. Благодаря кипящей тут народной и природной стихии у русского человека, предчувствовавшего на рубеже XIX-XX веков исторические катаклизмы (или сознательно готовившего их), возникал тут совершенно особый настрой. Визит на Капри и в Кампанию вообще преображал русского путешественника, раздувал в его душе огонь, звал его к чему-то космическому и необыкновенному. Дымящийся тогда (до 1944 года) Везувий вызывал революционные мечтания, и на рыбацком еще острове готовился новый человек и новое общество. Любопытно, что этот русский энтузиазм «мирового пожара» нашел отражение в сегодняшнем политическом быте Кампании: ячейка одной левацкой группировки в Неаполе носит имя «Vesuvio Rosso» («Красный Везувий») – она же объявила шефство над памятником Ленину на Капри.
Автор настоящей рецензии тоже не остался равнодушным к каприйскому мифу и подготовил статью «Русский Капри после Горького» («Проблемы истории русского зарубежья», М.: Наука, 2005), где обратил преимущественное внимание на малоизвестных изгнанников, появившихся на Капри после революции 1917 г. (чета князей Сайн-Витгенштейнов, бывший царский офицер А. Башилов и другие), когда их предшественники по политической эмиграции, в том числе из круга Горького, пришли к власти в России и стали строить новое общество (из русских каприйцев трое – Луначарский, Дзержинский, Чичерин — стали наркомами большевистского правительства).
09-03-2014