Преступление и кара. Выставка в Италии и одноименный роман Достоевского

Устроитель новой миланской выставки, развернутой в библиотеке Амброзиана до середины июня [2003 г.], монсеньор Марко Балларини, был горд придуманным им названием.
"Да, мы взяли титул знаменитой книги Достоевского в качестве нашей эмблемы, — пояснил мне культурный прелат — великий русский роман! "Преступление и кара"! Отличное название! Бениссимо!"
И, действительно, именно так переведен на итальянский самый петербургский роман Федора Михайловича. Для акта, долженствующего следовать за преступлением, в этом языке существуют, как и положено, два разных слова: "pena", "наказание" и "castigo", "кара". Первый переводчик Достоевского на язык Данте и Боккаччо подправил титул, поставив "Преступление и кара".
"И правильно сделал! — заключил свой филологический экскурс монсеньор: — "Достоевский, конечно же, имел в виду не наказание, налагаемое человеческими институтами, а кару в ее не мирском измерении".
Изюминка выставки состояла в том, что к Достоевскому она имела отношение одним лишь названием, а посвящена была другой эпохальной для европейской культуре книге, "О преступлениях и наказаниях" и ее влиянию.
Автор труда, миланец Чезаре Беккария, имел в виду именно не кару, как Достоевский, а репрессивные меры общества против преступников, то есть наказание. Пафос автора заключался в мысли, что обществу, желающему избавиться от преступников вовсе не нужно их убивать. И об этом напоминал подзаголовок выставки "Смертная казнь, пытки и новое правосудие". Книга быстро обошла тогдашний цивилизованный мир — первым государством, отменившим смертную казнь, стало Великое герцогство Тосканское (1786). Несколько позднее ее отменили в революционной Франции по предложению Робеспьера, с тем, чтобы внедрить ее затем с новой силой. Прибыв в Петербург, книга понравилась императрице Екатерине Второй, да так, что она переписала из нее целые главы в свой "Наказ", не сославшись, понятное дело на автора, и вообще для своего времени слыла государыней гуманной.
В начале XIX века ее перевел и опубликовал на русский Дмитрий Языков, тоже вольно обойдясь с титулом, назвав трактат "Рассуждения о преступлениях и наказаниях". Тут возникает другое филологическое затруднение: видел ли ее Достоевский? И не воспользовался ли он готовым названием? Если да, то теперь, в Милане круг замкнулся.
Но не замкнулся он в других городах Италии, где под сенью "Преступления и наказания" шла передвижная выставка-семинар о состоянии тюрем в России. Я поучаствовал в этой манифестации в самых неожиданных местах: на Сардинии и в Неаполе. Проводила ее итальянская секция "Эмнисти Интернешнл". Да, наши заключенные содержатся ужасно, и посмотрев выставку думается, что Россия вовсе не нуждается в перевоспитании преступников и возвращении их в общество, к чему призывал Беккария. Одно туринское издательство, совместно с выставкой, выпустило и впечатляющую книгу. Почему такой интерес к нашей родине? Оказалось, что «Эмнисти» каждый год выбирает неблагополучную страну, посвящая ей свои усилия. Российская тюрьма, пожалуй, не наказание, а истинная кара, учреждение нечеловеческое.

Михаил Талалай, 2003 г.

13-03-2014