Любовь к словарю: Дж.М. Николаи

G. M. Nicolai

Nicolai Giorgio Maria. DIZIONARIO DELLE PAROLE RUSSE CHE S’INCONTRANO IN ITALIANO — Roma: Bulzoni, 2003. — 530 p.

nicolai_cop_libro

Воистину удивляет неизбывный интерес итальянцев к далекой русской культуре. Свидетельство тому – только что вышедшая книга Джорджо Марии Николаи «Словарь русских слов, встречающихся в итальянском языке».

Было бы естественным, если бы наша молодая нация составляла справочники латинизмов и итальянизмов, и посему обратная инициатива может лишь приятно удивить. Судя по толстому словарю Николаи, итальянский язык буквально кишит заимствованиями из отечественной литературы и истории — даже сделав скидку на персональную увлеченность исследователя-слависта.

Бросается в глаза большое количество слов, связанных с революцией и с советской эпохой. В самом деле, местное население известно своей политизированностью, а кроме того, здесь в течении нескольких десятилетий доминировала «левая культура», чувствительная ко всему, что происходило в «стране победившего пролетариата». Таким образом, помимо усвоенных всем мировым сообществом «спутника», «гласности» и «перестройки», тут возникли собственные идеологеммы – назовем «брежневизм», «горбачевизм» и «ельцинианство». (Побила все рекорды, конечно, гласность, или как ее здесь произносят, «глазность», – помню, как лет пятнадцать тому назад, это название носили даже мятные лепешки, которыми посетители баров заглушали нехорошие выхлопы перед возвращением в конторы или к женам).

За последние годы многие русизмы, не известные прежде в самой России (русские: горы, салат, рулетка, а также бомба «молотов»), вроде бы вернулись на «родину». Однако, изучая книгу Николаи, открываешь новые – «астрахань», например, то бишь каракулевая шуба, или совсем уж редкое – «кашисты», итальянские военнопленные, которые ради тарелки каши отрекались от прежних фашистских убеждений.

Забытое наше «стахановец» охотно употребляется в отношении любого, упоенно занимающегося трудом (для нас: трудоголик), причем в форме «стакановист», почти совпадающей с нашим шутливым «стакановец». Особенно широко итальянцы используют слово «интеллигенция» (существуют, по меньшей мере, три разных способа его написания на латинице), подхватывая тем самым сей удивительный лексический бумеранг.

Любому словарю можно предложить что-нибудь в дополнение, и я лично мог бы добавить с десяток слов из лексикона итальянцев, с увлечением пишущих о православии — moleben, panichida, strastoterpets и проч. Однако думаю, что в целом труд Николаи закрыл собою тему на ближайшие годы.

Николаи пришел в русистику из языкознания, и его предыдущие, весьма яркие работы тоже носили преимущественно лингвистический характер. Это — книга «Le parole russe» [«Русские слова», 1982], посвященная, по выражению автора, «русской истории, обычаям, обществу через наиболее характерные выражения», а также «Viaggio lessicale nel Paese dei Soviet» [«Лексическое путешествие в страну Советов», 1994]. Некоторым отступлением от жанра стала его предпоследняя работа, свод писаний итальянских вояжеров по России, «Il grande orso bianco. Viaggiatoti italiani in Russia» (1999). В ее названии, «Большой белый медведь», Николаи явно обыгрывает западные стереотипы о «стране медведей и волков». Вместе с тем, титул подкреплен эпиграфом, позаимствованным у одного из самых культурных путешественников по России, Франческо Альгаротти, что подарил миру (при «поддержке» Пушкина) знаменитое клише «Петербург — окно в Европу». В своих «Русских путешествиях», написанных в 1739 году, Альгаротти, в самом деле, заявлял, что Россия «подобна огромному белому медведю, стоящему задними лапами на берегу Ледовитого океана, с хвостом, опущенном в воду, с мордой — у Турции и Персии, в то время как его лапы распростерты на запад и восток». В антологию «Il grande orso bianco» вошло более тридцати био-библиографических очерков исторического характера. Однако в самом конце лексиколог не удержался и дал словарик русских слов (связанных с путешествиями) – от «балалайки» до «спальника». <…>

М. Талалай

[в этой же "бумажной" статье далее следовала рецензия на книгу: Scandura Claudia. Letteratura russa in Italia. Un secolo di traduzioni - Roma: Bulzoni, 2002. - 206 p.]

[2004 г.]

PS

С Джорджо Мария Николаи я познакомился уже после этой рецензии, на одной конференции, — нас представила проф. Рита Джулиани. Узнав о моей рецензии, он пригласил когда-нибудь заглянуть к нему, вручил визитку. Но мы более не увидились: 16 февраля 2013 г. Джорджо Мария скончался в Риме. 

PPS

Рецензию на словарь Николаи я повторил в легкой форме интервью на Радио Свобода. Опуская уже написанное выше, добавлю некоторые новые моменты:  

Михаил, как Вы стали интересоваться этим процессом? 

Думаю, что в той или иной степени это неизбежно для всех, кто погружается в не родную языковую культуру. Встреча с русским словом в чужой среде, по меньшей мере, вызывает любопытство, а иногда – и шок, из тех что называют культурными шоками. Уверен, что любой русский, живущий заграницей, если он, конечно, не замкнулся в своем языковом гетто, подсознательно или нет, но собирает словарь родных слов, укоренившися вне России.

Ну, и каков был Ваш первый кульутрный шок?

Помню, как в первую поездку в Италию, еще при Горбачеве, был поражен местной модой на слово гласность, произносимое здесь, согласно фонетическим традициям как глазность. (с перед другой звонкой согласной всегда звучит как з – Зветлана, например, — итальянцу невозможно произнести правильно это имя). Глазность требовали повсюду, политики всех мастей утверждали, что они ее добиваются или что уже добились. Это название присвоили даже мятным лепешкам, которыми посетители баров заглушали нехорошие выхлопы перед возвращением в конторы или к женам. Я такие лепешки любил привозить из Италии как сувениры. Сейчас, к сожалению, их в продаже нет – другая историческая эпоха. 

Ну, а после глазности, что проникло?

Я об этом размышлял несколько дней тому назад, на оригинальном спектакле «Три сестры», здесь в Неаполе. Он, правда, назывался иначе «Ирина», по имени одной из сестер, и это был блестящий моноспектакль, монолог генуэзской актрисы Сары Бертоло. Она придумала, что одна сестер, Ирина, после долгих призывов А Mosca! A Mosca! выходит замуж за итальянца и вместо Москвы переселяется в Палермо, на Сицилию. Монолог Ирины, ныне итальянской гражданки, шел с отлично сделанным русским акцентом и с рядом русских слов. Милый, хорошо, ностальгия. Причем актриса произносила ностáльгия. После спектакля я прошел за кулисы, и поблагодарив Сару за ее действительно интересный спектакль и отличную актерскую игру, указал ей на неправильно ударение. Но актриса, она же режиссер, мне резонно ответила, что ностáльгия звучит для чеховской героини на итальянской сцене лучше. И я ничего не мог возразить. Позже мне объяснили, что одноименный фильм Тарковского идет здесь с русским титулом "Nostalghia" (а не "Nostalgia") и давно произносится именно как Ностальгия, вместо итальянского "ностальджия".

А кто-нибудь кроме Вас  ведет такие наблюдения?

Повторю, что все мы в той или иной степени это делаем. Но удивительно, что на профессиональном уровне это совершил один итальянец. Только что в римском издательстве Bulzoni вышла книга Джорджо-Марии Николаи «Словарь русских слов, встречающихся в итальянском языке». …………………….

………………………………………………………………………………………………………………….

А что-то не вошло в словарь Джорджо-Марии Николаи? 

Любому словарю можно предложить что-нибудь в дополнение, и я лично мог бы добавить с десяток слов из лексикона итальянцев, с увлечением пишущих о православии — moleben, panichida, strastoterpets и прочее. И потом – личные имена. Это особого рода слова, но все-таки слова. И русские имена здесь любят. Юрий, после Гагарина, Иван, с ударением на первый слог — Иван, а для девушек – Соня, Надя, Настя, Наташа. Недавно познакомился с одной Любой – опять в честь Чехова и его героини «Вишневого Сада». Эти уменьшительные формы здесь полагают за полные. И тут уж наблюдаю их культурный шок, когда объясняю Соне, что это уменьшительное от Софии. Но понимают это плохо. Одна моя знакомая русская девочка объяснила, что ее зовут Машей, уменьшительное от паспортной формы Мария, и в итоге в классном журнале ее записали с двойным именем, через дефис, Мария-Маша.