Забелло

Н.Е. Забелло, Милан, 1930-е гг. 

О миланских Zabiello, в первую очередь, про Николая Евгеньевича, мне рассказал мой приятель Эннио Бордато: во время своего страстного розыска про «Катю», княжну Дабижу-Ростковскую, героиню книги «Под чуждым небосводом», Эннио нашел всех ее знакомых.

Он же успел и встретиться с престарелым Николаем Забелло, а я – уже нет. Когда я первый раз ему позвонил, Николай Евгеньевич уже не принимал посетителей… Зато я познакомился с его дочерью, Мариной Николаевной, тоже жительницей Милана. Она-то и вручила мне итальянский текст своего отца – нигде не опубликованный прежде: писалось для родных. Мы порешили, что главные его части можно предложить и широкому читателю.

Николай Забелло

(1911-2010)

История моей семьи

(Storia della mia famiglia)

Публикация и перевод с итал. Михаила Талалая

Опубл.: альманах «Берега» (СПб.), 2011, № 14. С. 23-28 (здесь же опубликованы три фотографии из семейного архива; все остальные публикуются теперь впервые).

 

Литовские шляхтичи Забелло в результате неудачной попытки завладеть польским престолом бежали на Запорожскую Сечь, а после ее ликвидации перебрались в Петербург. Один из их потомков, Георгий Парменович (1864-1964) стал последним генеральным консулом Российской империи в Италии. Его резиденция находилась там, где сейчас — посольство Российской Федерации, на виа Гаэта в Риме. После революции Георгий Парменович остался в Вечном Городе, став одним из видных членов эмигрантской колонии.

Оказался в Италии, вместе с матерью, и его родственник, автор публикуемых ниже воспоминаний, Николай Евгеньевич Забелло, принявший написание фамилии Zabiello. Его отец Евгений Владимирович (1864-1913) скончался, когда мемуарист был младенцем. Мать, Анастасия Николаевна, урожденная Граве (1876-1968) в 1923 г. рассталась с родиной; на бескрайних просторах которой пропал ее другой сын, Владимир, офицер Белой армии.

В Италии мать и сын сначала жили в Риме, в гостях у бывшего императорского консула Г.П. Забелло, а затем, после недолгого флорентийского периода, обосновались в Милане. Об эмигрантской жизни в Милане и рассказывает преимущественно Николай Евгеньевич. Текст был подготовлен им в течении 2006 г., на итальянском языке для своих детей и внуков, и не публиковался.

При настоящей публикации из него изъяты некоторые фрагменты, касающиеся исключительно внутрисемейных событий, а также вступительная часть, где Забелло в вольной форме сообщает краткую историю своего рода. В квадратных скобках — наши уточнения.

М.Т.

 

<…> В середине XVIII в. царица Елизавета имела своим фаворитом украинца [Разумовского], у которого от предыдущего брака была дочь. Та вышла замуж за одного моего предка, впоследствии унаследовав от отца потрет царицы. Так эта картина стала собственностью семьи Забелло. Когда один наш родственник [Георгий Парменович Забелло] [1] был назначен генеральным консулом в Рим, он увез с собой этот портрет, перешедший после его смерти к его дочери [Надежде]. После кончины последний [в Риме в 1966 г.] портрет перешел ко мне и находится до сих пор в моей миланской квартире [2].

В XVIII-XIX вв. мои предки всегда жили на Украине [3]. Расскажу курьез: один представитель нашего рода женился в весьма юном возрасте и в общей сложности имел, одну за другой, трех жен, получив в итоге потомство из 34 сыновей и дочерей.

 

Бабушка по отцовской линии, из рода Мнишек

В 1864 г. в Киевской губернии родился мой отец Евгений [Владимирович]. Его мать происходила из польского рода Мнишек: уже со Средних веков они участвовали во многих важных исторических событиях.

Евгений и Анастасия Граве, родители мемуариста

Где-то около 1898 г. мой отец женился на петербурженке Анастасии [Николаевне] Граве, дочери важного сановника. В 1900 г. на свет появился первенец, Владимир, убитый во время большевицкой революции. В 1913 г. отец скончался после неудачной хирургической операции — его похоронили в нашем имении Гужовка, около двухсот километров от Киева. Мне тогда было два года.

Род моей матери [Граве] происходил из Франции: близ Гренобля до сих пор существует предместье Ля-Граве, с развалинами средневекового замка. В XV в. французские короли не смогли защитить своих подданных-протестантов от преследований Католической Церкви и мои предки по материнской линии вынуждены были бежать в Ангальт-Цербское княжество. Оттуда они последовали в Россию вслед за принцессой Софией Ангальт-Цербской, ставшей затем, поменяв имя и веру, императрицей Екатериной Великой.

Анастасия Николаевна Граве, в замужестве Забелло, мать мемуариста. Петербург, 1890-е гг.

Семья Граве жила в Петербурге около полутора веков, непременно служа трону. Мой дед [Николай Владимирович Граве, † 1908] по материнской линии, выпускник Училища правоведения, занимал важные посты [первый товарищ председателя С.-Петербургского окружного суда] и около 1895 г. стал сенатором. Он участвовал во многих делах — в выработке мирного договора с Японией в 1906 г., в столыпинских реформах. Дед женился на молодой девушке по фамилии Истомина, дочери морского офицера. У последнего был брат, знаменитый адмирал [Владимир Иванович] Истомин, убитый в 1855 г. во время обороны Севастополя французским ядром.

Супруги Граве, дед и бабка по материнской линии

Бабушка пережила своего мужа-сенатора и скончалась в Петрограде в январе 1918 г.: ее выселили из собственной квартиры и она умерла, простудившись в холодном бараке, где была вынуждена ночевать. Так остались сиротами двое детей — моя мать Анастасия и мой дядя. Моя мама узнала о смерти бабушки спустя полгода, так как жила со мною на Украине, отрезанная от остальной России. Вот история, которая предшествовала моей собственной.

Коле — два годика

Сам я родился в Киеве 13 декабря 1911 г. и прожил в киевском доме три с половиной года. Потом мы переехали в Петербург: мать хотела быть поближе к своим родным.

Однажды из-за рассеянности няни я перелез через край свой кроватки и, упав, сломал ключицу. Сам я падения, конечно, не помню, но смутно припоминаю визиты медсестры. Другой раз, когда моя гувернантка осталась поболтать с привратником, я засунул между дверными створками палец и сломал его. Меня отвезли в больницу; перелом зажил спустя два месяца. В утешение мне подарили игрушечный грузовик.

Братья Володя и Коля. Киев, 1913 г.

В Петербурге мы оставались вплоть до весны 1917 г. Брат мой учился в Императорском лицее, готовясь стать дипломатом. Весной мы всегда уезжали в наше украинское поместье, унаследованное матерью от отца. Во время путешествия всегда останавливались на недельку в Москве, причем жили в Кремле, у родственников, имевших там жилье за военные заслуги. Перед их квартирой стояло двое часовых, всякий раз отдававших мне честь, чем я весьма гордился.

Коля с родителями

Тем временем началась Первая мировая война и немцы заняли юг России, в том числе и наше поместье — не принеся ему, впрочем, особого вреда. Потом, когда немцы ушли, безо всякого предупреждения, одной ночью к нашему поместью подступила банда злоумышленников. Они, однако, на нас не напали — как мы узнали позднее, из-за разногласий внутри банды. Но утром моя мама, немка-гувернантка и я отправились на повозке к ближайшей железнодорожной станции, что отстояла в 30 км от поместья. Это было последний раз, когда я видел нашу Гужовку.

 

Гужовка, украинское поместье Забелло

Когда мы приехали в Киев, мама побоялась идти в собственной дом — уже шла большевицкая революция. Мы сняли квартиру рядом с Оперным театром.

Над нами жила вместе с семьей одна девочка, и я в нее влюбился. Дочь танцовщиков, она сама танцевала и даже выступала на сцене в опере «Женитьба Фигаро» Моцарта.

Весной [1919 г.] мою мать арестовали и приговорили к смертной казни — из-за ее дворянского происхождения. Я остался жить вместе с гувернанткой. Помню, как кто-то подарил мне большую плитку шоколада, и я ею долго питался, отламывая крохотные кусочки. В то время Ленин послал в Киев своего «проконсула», госпожу Коллонтай, некогда одноклассницу моей матери [4]. Обладая неограниченной властью, она спасла мою маму перед самым расстрелом. Тем не менее, Коллонтай предложила маме скрыться — второй раз спасти у нее не получилось бы.

Мы ушли жить в лесной шалаш, питаясь природными продуктами — грибами, ягодами и прочим. Жили мы там с месяц и потом вернулись в Киев, так как московских коммунистов прогнала антикоммунистическая Белая армия. Тогда же я последний раз видел своего брата Володю, ушедшего добровольцем в Белую армию. Его убили на следующий год, когда ему было всего лишь 19 лет — об обстоятельствах его смерти мы узнали спустя многие годы.

 

Володя Забелло, погибший в Гражданскую войну. Киев, нач. ХХ в. 

Пока в Киеве стояли антикоммунистические отряды, мы жили там — то есть до конца 1919 г.

Следующей весной я заболел ужасной испанкой, унесшей в Европе жизнь 20 миллионов людей. Проболел я недели две. Моя мама в то время занималась для заработка чем придется — перешивала, к примеру, для крестьян одежду из семейного гардероба. В Киеве тогда поменялось множество правительств: поляки, коммунисты, украинские националисты и просто проходимцы. Помню, как один из правителей, дабы избежать ареста, объявил, что изобрел секретное оружие для истребления всех врагов. Простым гражданам он приказал закрыть окна матрасами. Понятно, что ничего не произошло и он просто сбежал, следуя в обозе московских коммунистов.

Шел 1919-й год. Мы узнали, что где-то на юге появилась надежная сельскохозяйственная община, и решили войти в нее. Путь в 300 км от Киева у нас занял около недели на поезде. Лето мы провели в этой общине, основанной на базе старого поместья — продовольствия там было достаточно. Однажды я забрался на высокую вишню, но тут поднялся такой сильный ветер, что я не мог слезть и сидел на дереве с час, сильно перепугавшись. Моя мама работала в поле и не заметила моего отсутствия.

Другой раз, когда я ласкал жеребенка, кобыла меня сильно лягнула и я пролетел несколько метров — с той поры у меня осталась боязнь лошадей. А однажды, увидев собаку, похожую по описаниям на бешеную, я влез на дерево, на которое прежде мне забраться не удавалось.

В 1920 г. мы приехали в Москву и остановились у брата матери, Николая [Граве]. Он жил вместе с женою в квартире, куда насильно вселились и другие люди. Ехали мы примерно с неделю, и для этой поездки мать запаслась подложными документами, по которым выходила, что она является инженером, специалистом по слабым токам. Поселившись у дяди, мы попали под надзор соседей-коммунистов: они еженедельно должны были докладывать об обстановке в квартире.

Мне было восемь лет и я пошел в школу. Помню, что в том же году участвовал в празднике Октябрьской революции. Той зимой я научился кататься на коньках — ледовый каток находился прямо перед нашим домом. Летом 1921 г. мы отправились в подмосковную усадьбу маминых родных. Эта красивая усадьба, на юго-западе от Москвы, описана Толстым в романе «Война и мир». В тамошнем пруду я научился плавать, а в роще собирал множество грибов.

По возвращении в Москву я снова пошел в школу, которую, однако, пришлось вскоре оставить: преподаватели-коммунисты считали меня нежелательным элементом, заставляли стоять на уроках, а вскоре и выгнали вовсе. Моя мама тем временем вступила в переписку с нашим родственниками в Италии, где один из них служил генеральным консулом в Риме. Ей удалось получить заграничный паспорт, благодаря послаблениям, введенным при НЭПе: Советская Россия в тот момент, к тому же, искала международного признания (после смерти Ленина НЭП свернули и Сталин, возглавив правительство, сделал практически невозможным выезд из страны). В итоге нам с мамой удалось сбежать в Италию в 1923 г., в то время как мой дядя с женою остался в Москве. Позднее их сослали в Сибирь, где они и умерли, а их детей расстреляли.

Маме удалось добыть паспорт благодаря драгоценному камню, который она берегла на крайний случай. Официальной же мотивировкой отъезда была моя (несуществующая) болезнь, не поддававшаяся лечению в России.

Остановившись на один день в Берлине, где впервые в жизни я отобедал в ресторане (заплатили один доллар, равнявшийся 5 миллиардам марок), мы прибыли в Рим. По пути в Рим я также впервые увидел горы, произведшие на меня сильное впечатление.

В итальянской столице мы поселились у родственников на виа Кастро Преториа, 76. Бывал и в посольстве [на виа Гаэта] [5], где в зале висел портрет царицы Елизаветы, который теперь у меня в квартире: картина являлась собственностью не посольства, а самого дяди.

Семейство Забелло в Риме в 1923 г.; слева направо: Анастасия Николаевна и сын Коля, его кузины — сестры Надежда и Ольга (стоят), супруги Надежда Владимировна и Георгий Парменович, бывш. генеральный императорский консул. 

В Риме я записался в немецкую школу, так как не знал итальянского (немецкому же меня научила гувернантка). Было мне 12 лет. Мама зарабатывала уроками французского и немецкого; в общей сложности мы прожили у родных года полтора, а потом стали снимать жилье.

Летом, играясь со сверстниками, я выиграл спор и точно назвал высоту здания, сопоставив его тень с тенью своей линейки. Так я открыл важную формулу тригонометрии, а когда осенью пошел в школу и узнал, что эту формулу знали еще до меня, горько заплакал. Впрочем, мне всё равно поставили хорошую оценку.

В 1925 г. мы переехали во Флоренцию, где я продолжал ходить в немецкую школу. Моя мать в той же школе преподавала французский и подрабатывала репетициями. Тогда же я познакомился с семьей Мюнхгаузен: моим одноклассником был правнук известного сочинителя [барона Карла Фридриха]. Его мать приходилась родственницей кайзеру и хорошо знала европейский бомонд. Мюнхгаузенам принадлежала роскошная вилла под Флоренцией, по сути дела — исторический монумент.

Ради продолжения учебы мне пришлось переехать в Милан и снять там комнату, в то время как моя мама продолжала жить во Флоренции — до 1936 г. Для заработка я научился делать на продажу деревянные игрушки. В 1929 г. получил аттестат зрелости, с отличными оценками, как обычно, по точным предметам и с удовлетворительными — по гуманитарным.

С некоторыми моими одноклассниками я продолжал общение вплоть до Второй мировой войны.

В те времена аттестат немецкой школы не признавался итальянским государством, но госпожа Мюнхгаузен сумела записать меня, без оплаты, на инженерный факультет в Гренобле, где я проучился 4 года. Там я научился кататься на лыжах, там же познакомился с дорогой моей подругой Гертой, с которой поддерживал отношения до самой ее смерти. Назову имя и моего близкого приятеля, Жерара: с ним мы совершали долгие прогулки в горах. В целом те годы оставили у меня светлые воспоминания.

Летние сезоны мы проводили в Ницце, где жила сестра моей матери вместе с мужем и дочерью. Они сбежали из России еще раньше нас, но другие две их дочери и сын были расстреляны коммунистами.

Я закончил учебу в 1935 г. и обосновался в Риме, где устроился работать при Институте прикладных расчетов. Директор этого учреждения, вероятно, был тайным антифашистом, так как мы делали совершенно абсурдные расчеты: я, например, рассчитывал траекторию авиабомбы с учетом притяжения Луны, Солнца и Юпитера. Кроме того, работал как переводчик при Министерстве обороны, где переводил серию материалов, касавшихся военных воздушных средств. По сравнению с итальянскими, они являлись совершенно иными и мы, увы, узнали это на практике во время бомбардировок Второй мировой войны.

В те годы летние сезоны я проводил вместе с матерью в местечке Беццекка. Мы жили рядом с нашей доброй знакомой барышней Марией Ростковской [6], которая после смерти матери в Беццекке [в 1943 г.] осталась там жить. Именно Ростковские «открыли» для нас Беццекку, и именно там я познакомился с директором одного миланского предприятия, филиала берлинского «Сименс», который помог найти мне работу в Милане. Так я начал работать в Милане — с 1937 г.

Николай с матерью на отдыхе на Юге Италии, 1930-е гг. 

Моя мама, достигнув пенсионного возраста, тоже переехала в Милан: мы тогда же купили мебель, что и сейчас стоит в моей квартире. На новом рабочем месте я быстро освоился — помогал одному пожилому немецкому инженеру, от которого узнал много полезных вещей. И моя мать чувствовала себя хорошо в Милане. Она перезнакомилась с русскими прихожанами православного храма, в том числе с госпожой Равазо, женой одного итальянца, жившего в России [7]. В 1938 г. познакомился в Варезе с семьей Гарони, а также с моей близкой приятельницей Тиди. Она меня познакомила со многими миланцами, в том числе с русскими художниками. С ней мы часто уходили в горы и совершали даже небольшие восхождения.

В то время я был еще аполидом, получив итальянское гражданство только в 1953 г., и то с помощью моей фирмы.

В 1939 г. мы с матерью отправились в чудесное путешествие в Белград — навестить ее сестру, которая уехала из Ниццы в Югославию после смерти супруга. Там мы катались на круизе по Дунаю, а в Италию вернулись с последним поездом — началась Вторая мировая война.

Мой статус аполида предотвратил меня от военной службы и я продолжал работать на филиале Сименса. Помню, что мы сделали всё телефонное оборудование для связи Дураццо [совр. Дуррах, Албания] с Бриндизи. Эта линия, разработанная в основном лично мною, была разрушена одной английской субмариной.

Во время войны наш миланский дом не отапливался; город часто бомбили. Моя мать летом жила в Бедеро, возле Варезе, и я, каждый вечер после работы отправлялся туда на велосипеде, опасаясь бомбежек в Милане.

В 1943 г. я познакомился в русской церкви с одной русской девушкой, которая стала моей первой женой [Ирина Борисовна Бекетова] [8]. Мне было 32 года. Мы поженились после пары лет знакомства — однако наш брак нельзя было назвать счастливым и мы почти сразу разошлись…

В 1946 г. узнал Эрминию Поли, мою вторую жену. Мы встретились в Филологическом кружке, на курсах испанского языка, когда я предполагал уехать в Латинскую Америку. В самом деле, тогда ситуация в Европе была весьма шаткой и существовала угроза прихода коммунизма и в Италию.

Спустя год нашего знакомства мы обвенчались в русской церкви во Флоренции, настоятелем которой был [о. Иоанн] князь Куракин [9], старый знакомый моей мамы.

В 1950 родился наш первый ребенок — дочь Марина. Мы переехали в б?льшую квартиру, а я купил свою первую машину, «topolino» [Фиат-500].

Мне всегда очень нравилась моя работа, и я трудился с энтузиазмом над сооружением новых телефонных линий. Моя жена преподавала в начальной школе и мы оставляли днем Марину, с ее бабушкой — моей матерью, учившей ее русскому.

В то время мы подобрали бездомную собаку, получившую кличку Фуфи: однажды утром она шла за моей женой весь путь до школы и пленила сердце своей новой хозяйки.

Однажды, когда моя жена с маленькой дочкой ехала в машине вместе с моей тещей и с одной родственницей, навстречу выехала другая машина, и чтобы избежать столкновения жена резко свернула. «Topolino» перевернулся, упав в канал и наполовину затонув: дочку спасла теща, вытащив ее из воды. Собака, также бывшая в машине, так перепугалась, что убежала, однако спустя несколько дней, пройдя немалый путь по Милану, она вернулась домой. Починив машину, мы ее выкрасили в цвет, который используют миланские такси. Возможно, теперь она стала походить на машины контрабандистов — каждый раз, когда мы выезжали за город, нас останавливали и обыскивали. В итоге нам это надоело и мы ее заменили.

Все летние сезоны мы проводили в Беццекке. Зимой я охотно катался на лыжах — вплоть до 88-лет!

В 1955 г. родился мой сын Евгений, названный в честь деда.

В 1956 г. Марина стала учиться — я выбрал для нее немецкую школу в память о добрых днях своего обучения в Риме и Флоренции.

<…> Моя мать, Анастасия Забелло, скончалась [9 февраля] 1968 г. <…>

В конце 1960-х гг. на Сименсе начались беспорядки, вызванные требованиями рабочих и части служащих. Меня, как отказавшегося участвовать в забастовках, возили в моем кресле на колесиках по офису, угрожая выбросить из окна 4-го этажа. Попугав, забастовщики меня отпустили и ушли.

В 1976 г. я вышел на пенсию. В 1980-х гг., изучая в «Corriere della Sera» объявления о найме на работу для моего сына Евгения, получившего диплом физика, я наткнулся на одно объявление от фирмы телекоммуникаций «Ponti Radio», приглашавшей консультантов моего профиля. В результате я проработал с этой небольшой, но симпатичной фирмой десять лет, разрабатывая телекоммуникации, преимущественно, для Китая. Тогда же мне удалось запатентовать одно мое электротехническое изобретение, которое мне приносило определенный гонорар в течении несколько лет, в то время как за мои изобретения на Сименсе я получал по доллару за один патент. <…>

В 2000 г. я наконец отправился — вместе с моей женой и с портье нашего дома — в Россию. Мы прибыли в Петербург, а оттуда отправились по рекам и озерам — Неве, Ладоге, Онеге, Волхову, Волге — к Москве. Это были интереснейшие две недели. На борту теплохода наша официантка, очень милая, поведала, что на кухне обо мне много говорят, не понимая, почему я так хорошо говорю по-русски. <…>

Вспоминая свою жизнь, думаю, что, конечно, она сложилась бы иначе, не будь революции 1917 г. Однако в целом я удовлетворен тем, чего добился. Моя следующая цель — дожить до ста лет [10].

Милан, 2006 г.

Н.Е. Забелло в кругу своей семьи. Милан, Рождество 2007 г.

[1] Г.П. Забелло (10 окт. 1864 — 28 марта /10 апр./ 1946), последний генеральный консул Российской империи в Риме, действительный статский советник, член римского «Кружка поощрения русских художников», с 1921 г. председатель приходского совета православной церкви св. Николая Чудотворца в Риме на виа Палестро. Похоронен на некатолическом кладбище Тестаччо в Риме вместе с женой Надеждой Владимировной Забелло (14 сент. 1866 — 22 февр. /7 марта/ 1949) и дочерьми Надеждой Георгиевной Забелло (9 июля 1891 -11 дек. 1966) и Ольгой Георгиевной Забелло (19 окт. 1902 — 25 сент. 1957).

[2] О кончине Надежды Георгиевны Забелло в Риме сохранилось и свидетельство эмигрантки Марии Александровны Ростковской (1888-1976), которая сообщала в одном письме: «Одна из кузин Забелло скончалась в Риме и там оставила вещи: хрусталь, фарфор, старые картины, семейные документы, самовар. Можете себе представить, какими глазами я на всё это смотрела! Многие вещи мне пришлось объяснять, будучи единственной русской царских времен. А потом — довелось разбирать старые письма, фотографии и даже одну с видом нашего дома, нашей благословенной Романовщины, с парой слов, написанными мамой [Екатериной Васильевной Ростковской, в девичестве княжной Дабижа]!» — см. Бордато Э., Талалай М.Г. Под чуждым небосводом. СПб.: Алетейя, 2009. С. 60-61. Мария Ростковская называет Надежду Забелло «кузиной», так как прадед Марии, Александр Иванович Горленко (участник войны 1812 года, отличившийся в сражениях при Тарутине и Малом Ярославце) был женат на Екатерине Григорьевне Забелло (Забела).

[3] Один из них упомянут Пушкиным в поэме «Полтава», в строфах о Мазепе: «<…> тем криком, / Которым он в веселье диком / Поля сражений оглашал, / Когда с Забелой, с Гамалеем, / И с ним и с этим Кочубеем / Он в бранном пламене скакал» (цит. по: Пушкин А. С. Соч.: В 3-х т. Т. 2. М., 1978. С. 182).

[4] Александра Коллонтай через своего отца Михаила Домонтовича была, к тому же, в кровном родстве с Забелами (сообщено Юлией Забелло, Москва).

[5] Современное посольство Российской Федерации находится в этом же здании; в феврале 1924 г. старые его хозяева были выселены итальянской полицией, а здание передано советским дипломатам.

[6] Марии Ростковской, дальней родственнице мемуариста, и ее матери Екатерине, урожденной княжне Дабижа, вдове российского дипломата, убитого албанцами в 1903 г. на Балканах, посвящена наша монография «Под чуждым небосводом» — см. прим. 2.

[7] Елизавета Равазо, урожд. Денисова, бывшая замужем за Людвигом Равазо, скончавшемся в России. Ее сын, Георгий Равазо, впоследствии стал «дважды» кумом мемуариста, будучи в 1950 г. восприемником его дочери Марины, а в 1956 г. — сына Евгения. У Елизаветы Равазо были и две дочери: Варвара (Москва, 24 марта 1897 — Сан-Ремо, 25 дек. 1986) и Лидия (Москва, 16 августа 1898 — Сан-Ремо, 6 авг. 1987).

[8] Имя первой жены уточнено согласно опубликованным метрикам русской церкви в Милане; поручителями на бракосочетании были граф Николай Шереметев и Александр Дегай — см. Талалай М.Г. Русские в Милане // Берега. Вып. 9. 2008. С. 86-87.

[9] Протоиерей Иоанн Куракин (1874-1950), поставленный незадолго до кончины во епископа Мессинского, — видный деятель церковного зарубежья; см. о нем. Талалай М.Г. Русская церковная жизнь и храмостроительство в Италии. СПб.: Коло, 2011. С. 81 и далее.

[10] Мемуарист скончался 7 августа 2010 г., на сотом году жизни, совсем немного не дожив до юбилея.

Забелло – род видный. Москвичка Юлия Владимировна Забелло, дальняя родственница миланских Zabiello, постаралась собрать все возможное о них. Мой перевод мемуара Николая Евгеньевича она выложила на страницах своего сайта:

https://forum.vgd.ru/537?fbclid=IwAR3TWw0vd_25uUqEGA7OLs0ANz0QhlKWQTNZjWIqfFvJxaeQmsrjLPJgA6E

 

 

17-02-2014