Крайский, Юрий

Чезаре Де Микелис

Юрий Крайский и «воинствующий» русизм

Опубл.: Русские в Италии: Культурное наследие эмиграции / под ред. М.Г. Талалая. Москва: Русский Путь, 2006.

Вместе с Юрием Крайским, умершим в 1998 г., ушел в прошлое тот тип «воинствующего» русиста, ярким представителем которого был, к примеру, и Петр (Пьетро) Цветеремич[1], скончавшийся шестью годами ранее.

            «Воинствующими» русистами являлись интеллектуалы с превосходной лингвистической и общекультурной подготовкой, занятые интерпретацией и пропагандой русской цивилизации, в прямой связи с размышлениями о СССР и его роли в современном мире. Их специализацией преимущественно была Новейшая история, но это не означало, что они входили в академическую систему, а иногда даже ей противостояли – впрочем, зачастую в итоге в нее интегрируясь, как в случае с Крайским (накануне его 50-летия).

            «Воинствующие» русисты всегда деятельно включались в общественный, журналистский, издательский труд. В послевоенные времена большинство их сочуствовало советской системе, хотя среди них встречались люди и с прямо противоположными политическими убеждениями. В любом случае их позиция всегда характеризировалась интеллекутальной честностью и высокой этикой: и Крайский и Цветеремич никогда не уклонялись от резкой критики СССР, когда они признавали в этом необходимость, не впадая однако в ярый антикоммунизм. Академическая славистика в целом благосклонно относилась к «воинствуюшим» русистам, хотя можно сказать, что итальянская культура остается их «должником»: назовем две фигуры, которые можно считать прототипами «воинствующих» русистов в межвоенный период – Пьеро Гобетти[2] и Лев Гинзбург[3].

           Юрий, иначе Георгий (Джорджо) Крайский родился в Москве 28 декабря 1916 г. и, переехав в Италию со своей матерью в 1924 г., превосходно говорил на обоих яхыках, с легким московским акцентом в русском и с ломбардским – в итальянском. Получив два университетских диплома, на юридическом факультете в Милане и факультетете политологии в Павии, он примкнул антифашистскому подполью прокоммунистического направления, а затем записался добровольцем в АРМИР[4] с целью перейти фронт (это ему, по счастью, не удалось). Появившись в 1944 г. в освобожденном Риме, Крайский начал свою публицистическую деятельность с явным просоветским оттенком – сказывались его коммунистические убеждения и ностальгия по «утраченной» родине. Его обширная культура, не ограничивавшаяся лишь современной русскоязычной литературой, получила быстрое признание, и энциклопедический словарь «Dizionario Bompiani» поручил ему бóльшую часть тех словарных статей, за которые не взялся главный редактор раздела Этторе Ло Гатто.

            Если самые первые публикации Крайский подписывал собственным именем, то в 1950-е гг. он усвоил псевдоним Джованни Крино, с которым в 1964-1973 гг. работал в редколлегии журнала «Rassegna Sovietica», ежеквартального органа ассоциации «Италия-СССР». В специальном выпуске «Mondoperaio» (1957) он поместил незаслуженно забытый перевод поэмы Блока «Двенадцать», затем перевел ряд стихотворений Маяковского для тома «Opere» (1958), написал множество статей, а также консультировал издателей, организовывал выставки. В течении продолжительного времени Крайский являлся заслуженным авторитетом в области русской и советской культуры.

            В 1965 г. Карло Мускетта[5] привлек его к преподавательской работе на филологическом факультете универститета Катаньи (русский язык и литература). Именно в Катанье в 1987 г. он завершил свою академическую карьеру, став с 1980 г. ассоциированным профессором.

            Работа, с которой в первую очередь связывается имя Крайского, это, вне сомнения, — «Le poetiche russe del Novecento dal simbolismo alla poesia proletaria» (Бари: Laterza, 1968), включившая в себя и ряд предыдущих публикаций из «Rassegna Sovietica». Книга, как и предшествовавшая ей другая его крупная работа, «L’estetica marxista nell’Enciclopedia sovietica» (Рим: Capriotti, 1950), вне сомнения, следует установкам Э. Ло Гатто, выраженным им в «L’estetica e la poetica in Russia» (Флоренция, 1947) и развитым позднее К. Аймермахером при переиздании в Мюнхене в 1969 г. сборника «Литературные манифесты. От символизма к Октябрю», собранного в свою очередь Н.Л. Бродским (1924, 1929). К жанру документальной антологии можно отнести и два других труда Крайского: «Rivoluzione e letteratura» (Бари: Laterza, 1967) и «I formalisti russi nel cinema» (Милан: Garzanti, 1971). Эти публикации свидетельствуют о страсти, с которой Крайский брался за пропаганду русского и советского авангарда – для интеллектуала с его складом мышления здесь сыграл роль и своеобразный реванш за вынужденное прежде распространение в Италии отравленных плодов «соцреализма». Именно в этом ракурсе следует рассматривать и его исключительно ранний интерес к Солженицыну: уже в 1962 г. он первым переводит его «Один день Ивана Денисовича» для миланского издательства «Garzanti».

            В итоге разнородной деятельности Крайский стал главным экспертом в области русского авангарда, в первую очередь – авангарда театрального, о чем свидетельствуют собраные и откомментированные им тексты Вс. Мейерхольда, «La revoluzione teatrale» (Рим: Ed. Riuniti, 1962). Этот сборник предвосхитил более поздние труды итальянских русистов – фундаментальную повесть-эссе А.М. Рипеллино «Il trucco e l’anima» (1965) и исследование Ф. Мальковатти «L’Ottobre teatrale» (1977). Именно на основе любви к театру и к авангарду, а также в результате болезненного переосмысления политического кредо появился у Крайского его единственный, на мой взгляд, истинно творческий труд, «Arlecchinata russa» (Венеция: Marsilio, 1974), посвященный 100-летию Мейерхольда и решенный в игровом ключе.

            Так называемые научные работы занимают в наследии Крайского определенно не главное место. Среди них назовем, к примеру, очерк об истоках русского театра (1972). Многое он не успел воплотить, в том числе и основательно продуманный труд о хорошо знакомой ему фигуре, одной из центральных в советской культуре – Илье Эренбурге.

            Пишущий эти строки также во многом обязан Юрию Крайскому. Учитывая разницу в возрасте, знакомство наше состоялось относительно поздно (для Крайского, конечно). Личная встреча произошла после того, как А.М. Рипеллино написал общую резенцию на две наши книги: на «Le poetiche russe del Novecento dal simbolismo alla poesia proletaria» Крайского и на мое первое эссе о Борисе Пастернаке[6]. Знакомство быстро перешло в дружбу — благодаря необыкновенной щедрости, выказываемой Крайским по отношению к «молодым». Немаловажную роль сыграло и то, что мы жили на одном и том же римском перекрестке. Пусть и горделиво отрешенный от «академических интриг», Крайский давал мне мудрые и глубокие советы, когда я начал работу в университете; пусть и удалясь от редакции «Rassegna Sovietica», он привлек меня к этому журналу. Он одарил меня множеством раритетов, собранных во время своих поездок в Советский Союз (среди них – редкий экземпляр пастернаковского «Второго рождения» с авторскими пометками эпохи написания «Доктора Живаго»). Дружба перешла в сотрудничество, когда я в качестве тогдашнего консультанта издательства «Mondadori», предложил имя Крайского-переводчика для итальянского издания воспоминаний Надежды Мандельштам[7], а затем – при составлении спецвыпуска «Mondoperaio», посвященного русскому авангарду (т. VI, 1975), при постановки тетральной группы Ла Рокка «Мандата» Н. Эрдмана (1976), при подготовке конференции о ФЭКС’е.

            Однако наши отношения далеко превосходили те, что называют «профессиональными». Мы вместе провели превосходное лето в Доломитах, вместе съездили в увлекательное путешествие в Загреб, вместе мило проводили время на его «даче» в Тревиньяно. Его образ «доброго грубияна» стал привычным в нашем доме, где иногда он развлекался лаянием а-ля Маяковский, за что получил прозвание от моего сына «Джорджо-бау[8]».

            Наши отношения утратили интенсивность, так как я на несколько лет переехал с семейством в Бари, а когда вернулся в Рим, Крайский перебрался на Сицилию, покинув свое последнее римское жилище, типа чердака, в большом кондоминиуме на виале Реджина Маргерита. При выходе на пенсию он стал отдавать больше предпочтения своей мизантропической части характера, удавлившись от столицы и от круга общения, составной частью, хронологически одной из последних, стал и я. Однако когда мы случайно встречались (последний раз в закусочной на виа Кола ди Рьенцо), казалось, что мы расстались лишь вчера: та же сердечность, та же ирония, та же грустинка в его глазах.

Авторизованный перевод М.Талалая

Итальянская версия статьи: In memoria di Giorgio Kraiski (1916-1998) // Russica Romana, V, 1998. 

Примечания


[1] П. Цветеремич, плодовитый переводчик, известен в первую очередь своим переводом романа Пастернака «Доктор Живаго» для издательства «Feltrinelli» (прим. ред.).

[2] П. Гобетти, один из зачинателей итальянской русистики, специалист по русской литетатуре начала ХХ в. (Л.Н. Андреев, А.И. Куприн) (прим. ред.).

[3] О филологе-антифашисте Л. Гинзбурге (1909-1944) и его окружении см. Талалай М.Г. Гинзбурги: итальянская литературная династия, основанная в Одессе // Новое литературное обозрение, № 64 (6), 2003. С. 408-410 (прим. ред.).

[4] Воинский контингент, отправленный правительством Муссолини на Восточный фронт (прим. ред.).

[5] К. Мускетта (1912-2004), виднейший филолог, критик, очеркист марксистского направления, редактор журналов «Letteratura italiana: storia e testi» и «Parnaso Italiano».

[6] Ribellino A.M. Viaggio tra sonnambuli // Espresso, 16.2.1969.

[7] См. Mandelštam N. L’epoca e i lupi. Milano: Mondatori, 1971.

[8] В русской традиции «бау» соответствует «гав» (прим. пер.).